Туман

– Как вы чётко определили…, – умеренно восхитился Егоров. – Именно – сопротивление. Кто-то пытается украсть наш свет, а он остаётся верным нам, потому что это мы его включили. А мне ещё наш дом напоминает корабль, который стоит у пристани на Туманном Альбионе, и он ни в коем случае не уплывёт без нас на материк.

– А вы, оказывается, очень романтичны, Валентин Владимирович, – хихикнула она и, словно застеснявшись своего комплимента, серьёзно спросила: – Вы, как думаете, нас сейчас слышит… этот?

Егоров пожал плечами, и устало ответил:

– Наверное. Он же намекнул, какой он осведомлённый. Может быть, мы завтра узнаем о себе что-то большее, а заодно и о нём, – и прибавил уже оживлённее: – Но, что вы так беспокоитесь, Мила Алексеевна? Мы же говорим о своём, а не хаем его на все четыре стороны.

– Да, но я хотела вас кое о чём спросить, пока мы наедине, – украдкой сказала она.

– Так, и спрашивайте, – настоятельно попросил он.

Как только огненный кошмар войны закончился и зазвучал металлический голос, Добротова вспомнила утреннее невероятное происшествие на кухне, и теперь понимала, что нижнее бельё мужа вполне могло превратиться в ворона, раз уж такие дела творятся.

– Валентин, а скажите теперь точно: – какая надпись была на тех трусах? – спросила она немного заискивающе.

Валентин слегка замялся от неожиданного вопроса и её загадочного тона, но ответил решительно, правда, немного исказив послание:

– А они тебе нужны? Подумай Мила.

Её щёки чуть вздулись от наметившейся, но задержанной улыбки, и она заметила с лёгким упрёком:

– Насчёт «Милы» вы, конечно, приврали. Там было написано другое имя. Я это вижу по вашим глазам.

– Ну…, я просто…, – совсем растерялся Егоров, и Мила прервала его мучения:

– Там было написано: «Людка». Да…, собственно, не в этом дело. Понимаете, Валентин, я повесила эти трусы на раму, а они превратились в чёрную птицу. Мне было ужасно страшно, а потом прозвучал этот голос…. Я тогда подумала, что это Макс снизу что-то крикнул, а бельё реально унесла с окна ворона….

– Что…?! Что вам сказали? – слишком обеспокоено перебил её Валентин, как будто сейчас оттого, что она ответит, решались их судьбы.

Она тяжело вздохнула и говорила с паузами, похожими на всхлипы:

– «Выбор сделан», …что-то вроде того. …А нет. «Будем считать, что выбор сделан».

– Ну, почему…? Почему вы мне раньше об этом ничего не сказали? – укоризненно набросился на неё Егоров, но в этой вспыльчивости было только беспокойство за Милу, и она это с удовольствием почувствовала.

– А тогда-то зачем, надо было наводить эту панику? – обречённо, но разумно отвечала она. – Сейчас я посчитала, что для вас эта подробность будет полезной. Вы знаете, как мы там…, у стены…, три бабы переживали за вас, когда вы с Максимом тушили это… «безобразие». И когда с вами разговаривал… этот. Ведь вся же надежда только на вас.

Сказала она и чуть не расплакалась. Валентину захотелось прижать её к себе, но он целомудренно сдержался и только произнёс:

– Да, вы мудро поступили, Мила Алексеевна. Тогда это, действительно, было ни к чему, но спасибо, что сейчас сообщили.

Егоров хотел ещё что-то сказать, но вверху послышался скрип, он поднял голову и отступил от стены. На втором этаже в открытом окне виднелся тёмный силуэт Маргариты Потёмкиной. С накинутым на плечи пледом, она была похожа на изваяние какой-то прорицательницы, выполненное из чёрного мрамора печальным мастером, и только в бледном худом лице присутствовал далёкий отблеск чего-то живого, но нервного и неразличимого, что можно было принять как за тоску, так и за раздражение.

– Маргарита Николаевна! – позвал Валентин. – Вы тоже стали свидетельницей необычайных событий. Спускайтесь, пожалуйста. Мы все собираемся в первой квартире, чтобы обсудить это. Я вас жду.

Ответом ему был хлопок, дребезжание стекла и задёрнутые занавески.

– Вы очень добродушно к ней обратились, – успокаивала его Мила и с грустью прибавила: – Но, мне кажется, она не выйдет.

– К сожалению, это так, – с той же грустью согласился Валентин. – В этом-то и есть какая-то беда. Она сложный человек, но всё же…, давайте постоим здесь минут пять, на всякий случай. Хотя бы порядочность проявим. А что мы ещё можем?

– Но не силком же её из квартиры вытягивать, – поддержала его Добротова.

Разумеется, Потёмкина к ним не спустилась. Безмолвно, но не чувствуя при этом уже какого-то стеснительного неудобства, они насмотрелись друг на друга сквозь ночной туман, подсвеченный отважными электрическими лампочками, и немного разочарованные пошли к первому подъезду.