Туман

– Только надел после сна. Почти новая…, – сказал он и так же принялся резкими ударами охаживать огненные языки.

Поджигатели, превратившиеся теперь в пожарников, в пылу своих стараний, даже не обратили внимания, что костёр, который они гасили, был в тысячи раз меньше того кошмарного пространства, которое, якобы, полыхало перед ними ещё несколько минут назад.

Выстрелы и крики стихали, словно одни воины отступали, а другие продолжали их преследование. Огонь умирал под напором двух отчаянных мужчин. И когда редкие лепестки пламени ещё вздрагивали на досках, а алые угли таяли на чёрных головешках, именно тогда и прозвучало громкое сообщение, похожее на обращение диктора:

– Молодцы! Спасли свой двор от войны.

Голос был властный, уверенный и с металлическим эхом, словно вещавший говорил в большую жестяную банку.

– Кто здесь?! – дрожащим от напряжения и испуга голосом, прокричал Макс. – Покажись нелюдь!

– В этом ты прав, Моська, – насмешливо отозвался голос, – я не из вашего жалкого племени. Нелюдь – это грубо, но, по большому счёту, ты попал в самую точку. Можешь не оглядываться по сторонам, маменькин сынок и кусачий клещ для подполковника милиции; твоим глазам я никакой радости не доставлю. Погуляй пока вслепую. Но, опять же, ты прав, что вертишь головой на триста шестьдесят градусов, потому что я повсюду; прямо перед твоим носом, в реденьких волосах твоего старшего напарника, и даже уже в головах ваших женщин.

Максим с Валентином приблизились друг к другу, схватились за руки и теперь ещё больше не понимали, что с ними происходит. Вроде, всё походило на идиотский розыгрыш группы каких-то чародеев, но непроглядная атмосфера была настолько гнетущей, что возникала некая осознанность: за всем этим стоят силы намного…, намного мощнее, чем человеческие.

– Что за звуковая военная реконструкция до этого была? – решился на вопрос Егоров. На такую смелость его подстегнуло то обстоятельство, что говоривший сам шёл охотно на диалог (как Валентину показалось), и в возникшем молчании он уточнил: – Зачем? И откуда здесь может быть война?

– А зачем ты мучаешься именно этим вопросом? – зазвучало как из репродуктора. – Тебе-то, кладовщику, лишённому семейного счастья, какой толк в познании: откуда появляются войны? Но, хорошо, я отвечу тебе, коль ты сам причастен к этой бойне, хотя ответ очевиден и лежит на твоих ладонях. Не из-за леса, не из-за гор война приходит, и не в виде полчища зверья или стаи драконов. Её, всё-таки, разжигают сами люди. Замечу вам, хлопцы, что вы вовремя потушили огонь, а то бы невольно стали причастны к чьей-нибудь гибели. Ваш великолепный «сигнальчик» никто не заметил, но не известно, даже мне, что бы случилось с тем, кто бы сюда смог добраться на ваш призыв. Согласитесь: можно предположить, что вы своими ожогами и испорченной одеждой спасли чьи-то жизни, хотя до этого и сделали попытку эти жизни оборвать. Прямо парадокс какой-то свершился. Запомните: я больше никого сюда не жду, потому и лишние гости были бы обречены на погибель. Мне и вас восьмерых вполне достаточно.

– Да, мы, действительно, взывали о помощи, но не хотели никакой войны и ничьей гибели, – набрался бесстрашия Валентин и сам удивился такой доблести от себя. – А что нам оставалось делать?

– Ждать, – перебил его невидимый и неизвестный оратор с металлическим голосом. – Обдумывать свои прошлые поступки, а лучше, готовиться к новым. Разве не из них состоит ваша жизнь? Разве не поступки меняют вашу судьбу, которая, впрочем, нигде и не прописана. Сознаюсь, что мне приятна вся ваша компания тем, что никто из вас особо не верит в Бога, но и отъявленных атеистов среди вас нет. Мне нравится такой материал; в нём всякая фальшь на виду, – прикрываться нечем. Будет легче и мне и вам без этих тяжёлых убеждений.

Такая ёмкая философская речь сразу же вызвала у Егорова множество вопросов, и он уже сформулировал первый из них, но таинственный незнакомец словно догадался о его намерениях и возвестил так же звучно, но немного устало:

– Пожалуй, хватит на сегодня с вас представлений. Готовьтесь к завтрашнему дню.

– Что, ещё и завтра будет это твоё туманное месиво? – окрылённый смелостью Владимировича, выступил Максим.

– Я тебе не пророк, чтобы отвечать на такой вопрос, а ты пока ещё не та личность, чтобы спрашивать меня таким тоном. Когда-то давно я и царям не прощал такой дерзости, но тебя пока не трону, потому что держу тебя за более значительную фигуру. Но не вздумай принять мою откровенность за аванс, – это всего лишь предупреждение. И как я уже сказал: хватит на сегодня. Я оставляю вас в покое.

Наступила тишина. Она продолжалась с минуту, может и больше. Никакого огня уже не было и только бледное размытое свечение, исходящее от дома, позволяло Максиму различать стоящего в шаге от него Владимировича. Хотя и этого визуального контакта ему не требовалось; он чувствовал своего старшего друга и без этого, что придавало его душе какую-то необъяснимую, но мощную силу.