Туман

– Почему-то не приходится сомневаться, Макс, – с горечью ответил Егоров и добавил: – Я не успел тебе сказать, что с Маргаритой Николаевной из тринадцатой тоже что-то непонятное произошло. Ты знаешь, она замкнутая, но я понял, что у неё так же какой-то фокус со льдом приключился. А мне бы хотелось сейчас пойти и проверить наличие машины там, на дороге, – всё-таки не удержался и выразил своё желание Валентин Владимирович.

– Даже не думай, – почти вскипел Зиновьев. – Этот блюститель порядка был, чуть ли, не в хлам, когда ты его оттуда привёл. Я, если честно, не доверяю его бредням, а тебе скажу: не сегодня, так завтра ты пойдёшь и отыщешь эту машину, когда туман спадёт, а уже потом будем разбираться с «белой горячкой» этого фантаста в погонах. Мало ли что в таком состоянии привидится, – попытался Максим убедить своего старшего товарища уже помягче.

– Да, но сейчас он остыл, и подтвердил мне всё в уже привычном своём состоянии. Он там, наверху уже не похож на сумасшедшего, – осторожно сопротивлялся Егоров, не понимая до конца, зачем он это делает.

– И что из этого? – недовольно спросил Максим с кислым унынием на лице. – Бежать, проверять? Нет, Владимирович. Скоро стемнеет, и если ты не прекратишь свои домыслы у нас у всех здесь галлюцинации начнутся.

– А я, как раз, к тебе и шёл по этому поводу, пока не услышал его вопли – с какой-то обнадёживающей интонацией заявил Егоров.

– По поводу галлюцинаций? – подначил его специально Максим, не понимая, о чём идёт речь.

– Ещё утром возникла у меня одна идея, – не обращая внимания на его издёвку, продолжал Валентин, – когда подумал о связи с внешним миром. Ведь туман не может быть высоко над землёй; он, как известно, стелется. Если до ночи не уйдёт…. А что, если нам небольшой пожар устроить? Зарево-то в темноте далеко видно. Глядишь, кто заметит, да, позвонить. Авось доберётся до нас пожарная машина.

Максим многозначительно помолчал, пристально глядя на своего старшего товарища, потом закрыл глаза и плавно закачал головой. Валентин Владимирович успел немного оскорбиться таким молчаливым отказом на его великолепную идею, но Максим приоткрыл один глаз и заговорил тихо и восторженно:

– Владимирович, ты гений земли русской! Тебе в голову приходят простые и очевидные решения. Ну, почему ты ещё не в руководстве этой страны?

– Давай, оставим политику без меня, – заявил он обрадованный и спросил: – Так ты согласен похулиганить?

– Разумеется! – откликнулся Макс и тут же озадачился: – Но не дом же мы, в самом деле, запалим?

– Нет, конечно, – немного обижено одёрнул его Валентин с видом человека, который уже всё давно продумал. – У нас на чердаке полно досок. Ну, помнишь тот ремонтный мусор, который рабочие не захотели убирать, сославшись на то, что вывоз отходов – это не по их части.

– Ага. А моя мать сказала, что и нечего его тогда сбрасывать вниз, – дополнил его загоревшийся идеей Зиновьев.

– А мы сейчас как раз этим и займёмся, – продолжал не менее возбуждённый Валентин Владимирович. – И ещё я хочу всё-таки беседку нашу отыскать. Запалим и её на радостях.

– А пиво где будем пить? – на полном серьёзе возмутился Максим.

– Да, брось, ты. Ради такого дела, я новую выстрою, – с улыбкой утешил его Егоров.

Макс только приоткрыл дверь в свою квартиру и крикнул:

– Мам, мы с Владимировичем на чердаке. Услышишь шум, не пугайся. Потом всё объясню.

И они, немедля, поднялись на второй этаж к лестнице, ведущей на чердак, чтобы приступить к подготовке вечернего пожара.

В экстремальной и неопределённой ситуации об унынии говорить не приходится, но данная обстановка ограничивала людей от активных действий. Если Максим с Валентином нашли себе занятие, то Михаил Анатольевич уже попробовал активизироваться, и будет с него; теперь он лежал на кровати, бормотал себе под нос всякую ерунду и безуспешно желал заснуть.

В отличие от Жмыхова, Пётр Добротов безмятежно спал и даже похрапывал временами, а Мила Алексеевна на кухне просматривала в альбоме фотографии сыновей с внуками и иногда отвлекалась, задумываясь о непонятном «выборе», который был, почему-то, «сделан». Но ничего вразумительного на ум не приходило, и она опять сосредотачивалась на своих ненаглядных и любимых мальчиках.

Непостижимые все-таки натуры у этих добродушных русских женщин. Не замечая, что сама сейчас находится, по сути, в опасности, она переживает в целом: – как они там – её милые взрослые оболтусы и забавные непоседливые гномики?

Маргарита Николаевна пыталась читать книгу, выбрав произвольно произведение Валентина Пикуля, но знакомый исторический сюжет очень вяло проникал в её сознание. Она периодически переводила взгляд на окно и убеждала себя, что белый цвет ей уже противен. Перестав себя мучить чтением, Потёмкина задёрнула занавеску и пошла на кухню, варить противопоказанное ей кофе.