– Не совсем, – возразил дон Фермин. – Пути Провидения всегда неисповедимы… А что для женитьбы надо или хотя бы желательно сначала узнать друг друга, сомневаюсь я… сомневаюсь! Люди по-настоящему узнают друг друга post nuptias[8]. Я тебе уже говорил, супруга моя, что на языке Библии означало «познать». И поверь мне, не существует познания более насущного и глубокого, чем эта проникновенная близость…
– Замолчи уж, не мели глупостей!
– Знакомство, Эрмелинда…
В дверь позвонили.
– Она! – таинственным тоном воскликнул дядя.
Аугусто ощутил, как огненная волна прокатилась по телу от пяток до макушки и ушла ввысь. Сердце заколотилось в груди.
Послышался стук открывающейся двери, шум быстрых, ровных шагов. И Аугусто, к собственному удивлению, вдруг успокоился.
– Я ее позову, – предложил дон Фермин, порываясь встать.
– Нет, ни в коем случае! – воскликнула донья Эрмелинда и позвонила. Появилась горничная. – Скажите сеньорите Эухении, чтобы зашла!
Повисло молчание. Все трое как воды в рот набрали. Аугусто размышлял: «Выдержу ли я? Не стану ли красный как мак или белый как лилия, когда ее взгляд затмит дверной проем? Вдруг у меня сердце разорвется?»
Послышался легкий шорох – так вспархивает голубка, – затем короткое обрывистое «ах!», и глаза Эухении на сияющем свежестью лице, взгляд над невесомой фигурой, которая, казалось, едва касается земли, точно некий новый, таинственный духовный свет. И Аугусто стало спокойно, немыслимо спокойно. Он прирос к креслу, как растение врастает в землю, забыл себя, растворился в таинственном духовном свете, который излучали эти глаза. И лишь услышав, как донья Эрмелинда говорит племяннице: «В гости заглянул наш друг, дон Аугусто Перес…», он пришел в себя и поднялся, принужденно улыбаясь.
– В гости заглянул наш друг, дон Аугусто Перес, который желает познакомиться с тобой…
– Значит, это вы? Тот юноша с канарейкой? – спросила Эухения.
– Да, я тот юноша с канарейкой, сеньорита, – отозвался Аугусто. Он подошел и протянул ей руку. Подумал: «Меня воспламенит ее касание!»
Но вышло иначе. Его ладони коснулась белая холодная ручка, белая как снег и как снег же холодная. И Аугусто ощутил, что безмятежность волной передалась всему его существу.
Эухения села.
– Этот кабальеро… – начала пианистка.
«Этот кабальеро… этот кабальеро… – пронеслось в голове у Аугусто, – этот кабальеро! Назвать меня кабальеро! Недобрый знак!»
– Этот кабальеро, дитя мое, по счастливой случайности…
– Да-да, канарейку спас.
– Неисповедимы пути Провидения! – провозгласил анархист.
– Я говорю, что этот кабальеро, – гнула свое тетя, – по счастливой случайности познакомился с нами и оказался сыном сеньоры, которую я немного знала и весьма уважала. Этот кабальеро, практически уже друг семьи, пожелал познакомиться с тобой, Эухения.
– Чтобы выразить вам свое восхищение, – добавил Аугусто.
– Восхищение? – воскликнула Эухения.
– Да – как пианисткой!
– Ах, бросьте!
– Мне известна, сеньорита, ваша большая любовь к искусству…
– К искусству? Какому же? К музыке?
– Разумеется!
– Ну, вас обманули, дон Аугусто!
«Дон Аугусто! Дон Аугусто! – подумал тот. – Дон!.. Ничего хорошего не предвещает этот ваш «дон»! Хуже только «кабальеро»!»
Вслух он сказал:
– Разве вам не нравится музыка?
– Ни капли, уверяю вас.
«Лидувина права, – подумал Аугусто. – Если муж сможет ее содержать, она после свадьбы не притронется к клавишам».
– Как гласит молва, вы замечательно преподаете…
– Я стараюсь как можно лучше выполнять свои профессиональные обязанности, ведь мне приходится зарабатывать себе на жизнь.
– Насчет нужды в заработке… – начал дон Фермин.
– Довольно, – прервала тетя, – сеньор Аугусто уже обо всем осведомлен.
– Обо всем? О чем же? – резко уточнила Эухения и сделала легкое движение, словно собираясь встать.
– Да вот о закладной…
– Что?! – воскликнула племянница, вскочив на ноги. – Что все это означает, к чему этот визит?
– Я же тебе говорила, что этот сеньор желает с тобой познакомиться. Не волнуйся ты так…
– Подобные вещи…
– Простите вашу тетушку, сеньорита, – взмолился Аугусто и тоже встал. Примеру его последовали и дядя с тетей. – Я всего лишь хотел познакомиться. Что до вашего долга, самоотверженности и трудолюбия, я не выпытывал у вашей тети такие интересные подробности, я…
– Да, вы всего лишь принесли канарейку. Через несколько дней после того, как написали мне письмо…
– Действительно. Не отрицаю.
– Что ж, кабальеро, на письмо я вам отвечу, когда сочту нужным, без понуканий. А теперь мне лучше уйти.
– Отлично, просто отлично! – вскричал дон Фермин. – Вот прямота и свобода! Вот женщина будущего! Таких женщин с боем берут, друг мой, с боем!
– Сеньорита!.. – взмолился Аугусто, подойдя к ней.
– Вы правы, – сказала Эухения и подала ему на прощание руку, столь же белую и холодную, как и прежде, – как снег.
Едва она повернулась к нему спиной и ее глаза, лучащиеся таинственным духовным светом, погасли, Аугусто снова ощутил, как огненная волна прокатилась по телу; сердце тревожно стучало, голову сдавило как тисками.
– Вам дурно? – спросил его дон Фермин.