Туман Луизианы

К вечеру Луиза возвращалась в кабинет и засиживалась там допоздна, снова и снова вникая в бумаги, но чаще, оставаясь одна, она просто перебирала их, замечая пометки на полях, вчитываясь в родной почерк, пытаясь понять, что имел в виду Томас, отмечая тот или иной абзац, делая многочисленные сноски. Ему, любившему чистоту и порядок, навряд ли понравилось то, как изменился кабинет. Документы лежали повсюду, валялись на полу, среди раскрытых книг и развернутых договоров. Луиза запрещала пока прибираться здесь, полюбив по ночам ложиться среди них на полу и раскладывать в нужном ей порядке: что прочла, что предстоит прочесть, в чем разобралась, а что требует помощи Свенсона. Что не нужно в ближайшее время, и что пригодится ей совсем скоро. Свенсон закатывал глаза, не смея, однако, возражать. Адеола добродушно посмеивалась, с довольным видом рассказывая всем на кухне, как хозяйка трудится по ночам, пытаясь понять, как здесь со всем управляться. Мысли о том, что Луиза покинет поместье навсегда, приводили в отчаяние Адеолу и большинство слуг, успевших привязаться к молодой миссис Уоррингтон.

Февраль в Луизиане, казалось, не знал, что он зимний месяц, холодный и суровый. К середине месяца дожди, успевшие порядком надоесть всем англичанам «Магдалены», вдруг прекратились, и яркое голубое небо ранним утром настолько подняло настроение, что даже рабы запели, и их протяжная песня наполнила душу Луизы радостью и предвкушением чего-то нового. Перемен, которые действительно были ей необходимы. За прошедшие полтора месяца она все чаще приходила к мысли, что ей надо уехать. Без Томаса оставаться здесь Луиза не могла. И не хотела. Возможно, уезжать навсегда она не станет, но вернуться в Англию на год-другой уже не казалось такой уж ужасной идеей. Адеола лишь горько вздыхала, Свенсон, гордый возложенной на него ответственностью, обещал присылать Луизе отчеты раз в неделю и не принимать важных решений без того, чтобы с ней посоветоваться.

Отъезд запланировали на начало марта. Стоило назначить дату, как Луизу охватило нетерпение. Она буквально принялась считать дни, мечтая уехать поскорее, сменить наконец обстановку, уехать из дома, где все напоминает о редких и скупых минутах счастья. Иногда ей казалось, что помолвка, свадьба, брачная ночь — все это ей приснилось.

Его запах постепенно выветрился из спальни, из одежды. Его бренди вконец опостылел, а Луиза поняла, что пить назло всем не лучшая идея. Она скучала по нему, скучала безумно, каждую минуту, и злилась не менее сильно. Злилась на то, что остался тогда, что не захотел уходить. Решил мстить до конца и погиб в болотах Луизианы. Умом Луиза понимала, что поступить иначе Томас не мог. Умом, но не сердцем. Сердце отчаянно сжималось, стоило вспомнить последний взгляд, что он бросил в ее сторону. Полный обреченной решимости. Зачем? Зачем он так поступил с ней, с ними? Ей казалось иногда, что она уезжает ему назло. И тогда хотелось уехать еще скорее.

У нее начнется новая жизнь. Назло всем. Назло ему.

Эпилог

Луиза лежала на полу, прижимаясь щекой к ворсу плетеного ковра, и неспешно водила кончиками пальцев по едва видному узору. Свеча давно погасла, но Луиза не спешила зажигать новую. Сегодня ей хотелось побыть в темноте, среди предметов, бывших дорогими для Томаса. На полу, где когда-то все случилось впервые. Она лежала у дивана, вспоминая — пытаясь вспомнить, чувствуя, что детали ускользают из памяти, оставляя после себя еле видный след. Луиза начинала забывать мелочи, забывать его запах, его голос. Так быстро. Почему это произошло так быстро? Разве двух месяцев много для того, чтобы лицо начало стираться из памяти? Почему ей казалось, что она будет помнить все вечно? Одинокая слезинка медленно скатилась по щеке и капнула на ковер. Луиза тихонько вздохнула.

Несправедливо. Все это было так несправедливо, что поначалу ей хотелось бежать за ним в лес, обшаривать каждый уголок, каждую кочку, заглядывать в каждое дупло. Он не мог погибнуть вот так, нелепо, так, что даже следов не осталось на покрытой вечными туманами водной глади. Гудэхи так и сказал: его поглотил туман. И Луиза смирилась. В какое-то утро она попросту поняла, что должна идти дальше. И, приняв это решение, уже не могла остановиться. Через два дня она покинет Америку и, как бы ни страшно ей было думать об этом, скорее всего, не вернется сюда. Никогда.

Луиза снова вздохнула. Она хочет жить. Она не хочет запирать себя в скорби. Она хочет счастья, хочет любви. Хочет детей. Луиза снова вздохнула, прижав руку к животу. И здесь судьба оказалась несправедлива — если бы он оставил ей ребенка… Луиза осталась бы здесь навсегда. Растила бы его, рассказывала об отце. Тут фантазия вновь понеслась вперед, и она представила белокурого мальчика, резвящегося в саду среди роз. Луиза увидела себя, сидящую в шезлонге и наблюдающую за сыном из-под полей широкополой шляпы. Далеко-далеко на плантациях пели рабы, и летний зной разливался в воздухе, дрожа мутным маревом.