Туман над Токио

Данный логический вывод европейки охладил меня, цвет лица приобрёл оттенок «Белый налив» и я перестала анализировать ситуацию.

* * *

Вернулась взбешённая Агнесса. Она зверем глянула на госпожу Аску и та тут же удалилась из гримёрной.

Агнесса сидела между Татьяной и мной, нервно разбрасывая по столу тюбики с клеем для ресниц, карандаши для подводки глаз, баночки с гримом и кисточки для макияжа. Пролила лосьон тоник, рассыпала на циновки пудру макс фактор. И не выдержав, заговорила, обращаясь к Татьяне:

– Представляешь? Аска пожаловалась администраторше! Та поставила меня на колени перед господином Накамура, Сато-сан и его помощниками… Заставила каяться в наглом, вульгарном поведении! Просить у всех прощения! Клясться, что больше такого не повторится! Да на коленях! Ох, папе напишу на электронку – охренеет! Он сейчас в Америке у бабушки с дедушкой… Ну дурдом…

На последнем слове в комнату вернулась террористка Аска.

– Надо же! – прокомментировала события Таня.

Я посмотрела на Аску. Та сидела с «замороженными» глазами.

Внутри меня французская демократия дубасила сжатыми кулаками слоган «Свобода, равенство, братство». Да ещё и скандировала это неблагозвучное американское слово на букву «f». С волками жить – по-волчьи выть. Я пыталась поставить демократию на колени, заставить покаяться в содеянном. Но демократия послала меня на ту же букву.

* * *

Собравшись в закулисном пространстве, мы ждали выхода на сцену последней картины второго акта. Я осторожно заглянула на лестничный пролёт, к хозяину.

– Спасибо за яблоки! – с хитринкой в глазах и в тоне поблагодарила я его. – Даже Адам и Ева таких не пробовали!

– А? Еба… Что? – не расслышал последней фразы хозяин. – Да ешьте на здоро…

И не договорил, увидев кого-то за моей спиной.

По лестнице не спускался, а витал над ступенями ангел кротости, весь светящийся, со сложенными на груди руками, в которых не хватало только букетика белых роз. Сделав кислое лицо, кумир отвернулся к стенке, показывая небесному существу затылок. Ай-я-яй! Кажется, я начинала понимать, почему Агнесса так любит лестницы…

* * *

Вот хозяин мягко жмёт ладонь английской леди, а янтарный взгляд, поймав её зрачки, словно пытается что-то сказать… А тут совсем некстати Татьяна применяет многогранность своего актёрского дарования. Она закатывает глаза и начинает падать в обморок от позора, свалившегося на головы англичан. И мне приходится подхватывать Татьяну под спину, поскольку её супруг стоит по другую сторону от сладкой парочки и Татьяну ловить некому. Мичико-сан совсем близко! Поставив Таню в вертикальное положение, бегу к Оцука-сан с десятью сердечными репликами. А та, бросив мне кратко: «Пустяки!», разворачивается задом и… Я в замешательстве… Я не могу произносить остальные реплики ей в спину! Слышу пересмешки в зале, вижу потеху на лице респектабельного господина, сидящего в первом ряду… И тогда, изящно выгнув руку в чёрной перчатке, будто держу в пальцах мундштук с сигарой, кокетливо обращаюсь к пересмешникам по-французски:

– О! Мичико-сан… Она божественна, не правда ли?

Респектабельный господин из первого ряда понимающе засмеялся, произнеся «Oh, yes!» Наверное, какой-нибудь продюсер…

Поворачиваюсь к Марку, и тютелька в тютельку по разработанной им стратегии, спрашиваю: «Ты согласен, дорогой?» Мой партнёр подходит к рампе и, обняв меня за талию, уводит со сцены, нежно мурлыча:

– Ви-ви, мон амур! Шери! Тю э бель! Же компран![68]

Пока мы вальяжно, в обнимку, уходили со сцены, Марк, по-английски, наговорил мне десятки самых нежных и ласковых слов. Но как только кулиса скрыла нас от зрителей, он отцепился, самодовольно усмехнувшись в ус. Да ещё и Рена подлетела ко мне с патетическим шёпотом: «Pineapple!»

Я подошла к зеркалу. Сзади из «ананаса» выбилась длинная прядь волос и торчала над головой, как вопросительный знак. Ну что ж… Значит, зрителю было над чем задуматься…

Меня знобило. Очень хотелось где-то прилечь. Не было сил анализировать предательский разворот задом госпожи Оцука. Кажется, эта потомственная актриса была коварней, чем Фуджи-сан. На сцене я со своим французским находилась полностью в её власти. И повода обращаться к продюсеру она мне не дала. Расслабляться с актёрской братией нельзя. Нужно всегда быть готовой к подобным галантным каверзам.

* * *

У двери в гримёрную сидела на корточках Мива и снимала целлофан с небольшого букета цветов в белом горшочке.

– Красивые… – подсела я к ней. – От сердечного друга, наверное?

– От ассоциации зубных врачей, – невозмутимо ответила Мива, и, заметив моё удивление, добавила: – Я – зубной врач, но ушла из клиники, чтобы попробовать себя в театре.

А-а, ну теперь хочешь не хочешь, из уважения к такой профессии, придётся пользоваться её антисептическим гелем…

Тут подошли наши девушки и принялись восторгаться икебаной Мивы.

* * *

Агнесса не разговаривала с Аской. Она крутила в руке яблоко, решая, с какого бока от него откусить, и потешалась:

– Ну хохмач! Юморист!