Туман над Токио

Оставив за кулисой кардиган и стуча зубами, я сделала первый шаг на сцену под руку с Марком. И тут началась белая магия! Благотворный свет софитов вливал в меня какое-то неизвестное фармацевтам анестезирующее средство. Чудодейственный янтарный взгляд, лаская кожу и проникая в зрачки, восстанавливал функционирование мозга, повреждённого болевым шоком. Прикосновение исцеляющей руки хозяина вводило в кровь сверхмощную инъекцию, помогающую выработке аминокислот для возрождения «молекулы счастья», бесследно исчезнувшей после кончины мамы. Я больше не чувствовала ни спазмов в животе, ни жара, ни болезненного изнеможения. Я была здорова!

Оцука-сан, конечно же, не отвернулась от меня, задав шику знанием французского языка перед съёмочными камерами.

Апарте! Мой монолог со зрителем! Там, под луной с хрустальными подвесками, сидело множество важных лиц, продюсеров и воротил шоу-бизнеса… А мне уже всё было трын-трава – и их телешоу, их протекция, благосклонность… Я не желала ни блистать, ни покорять, ни нравиться, ни владеть сердцами и высокими гарантиями. Личные обстоятельства разбили в пух и прах звёздную болезнь, а пыль от неё въедалась в брендовые костюмы продюсеров. Теперь я хотела самую малость – просто сидеть в бочке, как Диоген Синопский[76], и смотреть на солнце.

Правда, милый? Марк вальяжно подошёл к рампе, давая понять верхушке киноконцерна, что создан лишь для главных ролей, и замурлыкал: «Ви-ви, шери! Лямур… мур… мур».

Уф-ф! Съёмочная группа выпустит качественную продукцию! Весь актёрский состав, включая меня, сотворил в сцене бала незабываемую карнавальную ночь и заработал на ней восторг и признание зрителей.

Чудесное исцеление окрыляло меня ровно восемь минут: пять на сцене и три – пока добиралась до четвёртого этажа, бодро улыбаясь и расшаркиваясь со встречными. Однако, как только вошла в гримёрную, спазмы, жар и изнеможение одним махом повергли меня на циновки. До вечернего выхода в вертикальном положении мне не дотянуть. Пока не вернулись соседки, нужно устраиваться горизонтально… Может, в танцевальной студии? Нет, там холодно… А если отодвину вешалки от стены и лягу там, занавешенная верхней одеждой и гардеробом мальвин? Никто меня не увидит… Бросила вдоль стены подушки с кистями и улеглась не переодевшись, во всём «блеске карнавальной ночи», с Думкой вместо подушки. Кажется, шлейф платья выползал из моего бункера. А враг – совсем рядом… Жаль, одеял не выдали. Сдёрнула с плечиков своё пальто. Укрылась. Провал…

Очнулась из-за пшиканья антисептического геля. А-а, это Мива вернулась. Запахло кофе. Аска… Провал…

Смех Татьяны:

– Ну вот, засняли на DVD, как я трясу сиськами, бросаясь к Джонни!

Смех Агнессы:

– Класс придумала! Трясти сиськами, бегая по сцене… Офигенно! Возбудила не только простых мужиков, но и шишкарей! Теперь контракты посыплются!

А-а… Вот что такое сиськопляска… Провал…

Далёкий голос взревел:

– Платье! Сейчас же снимай! Оно – собственность театра, а ты обращаешься с ним как хавронья!

Я вздрогнула, выйдя из забытья. Голова госпожи Аска просунулась между вешалками:

– Реквизит, пожалуйста, побереги! Тебе ж его сдавать после гастролей.

Провал… Изуверский, до жути невыносимый гул… Кто-то бьёт по ногам… перебивает кости распятому… Где я? А-а… Аска пылесосила циновки у моих ног и наезжала на меня всасывающей турбощёткой. О господи! Она ведь не оставит меня в покое пока не переоденусь!

Вылезая из бункера со сползшим на плечо «ананасом», я моментально установила в комнате дисциплину – все замолчали. От жаропонижающего меня без конца бросало в пот, и я учуяла запашок в проймах голливудского дезабилье. Как правило, атласная ткань нуждается в частой стирке. Верней, в химчистке. Как же быть? Даже срочная химчистка займёт тридцать шесть часов. Не успеть… Завтра только утренний спектакль… А потом застираю хотя бы под мышками. До послезавтра высохнет…

Переодевшись, я опять залезла в бункер и мгновенно отключилась.

Голос Мивы:

– До выхода полчаса… Проснись…

Так скоро? Неужели я находилась в беспамятстве уже четыре часа?

Возле кабинки для переодевания стоял ящик с апельсинами от Нагао-сан. Ох, хорошо, что ананасы не присылает! Меня и так уже начали колошматить пылесосной турбощёткой!

* * *

На сцене звучала вступительная мелодия. Нагао-сан приложил глаз к дырочке в маскировочном занавесе. Татьяна встала в стойку у второй кулисы. А я надевала шляпу у зеркала. Кумир оглянулся на меня, показывая пальцами «ОК», и не спеша подошёл к Татьяне. Я обмерла… Их шёпота не было слышно из-за музыки. Но они о чём-то договаривались… Затем хозяин вошёл в роль свирепого самодура, а Татьяна, взволнованная, как будто хмельная, споткнулась от счастливого смятения на железных ступенях. Гото-сан поймал её на лету.

Я была повержена… Нагао-сан пырнул меня ножом для фруктов и затоптал лакированным ботинком тот живой родничок, что просочился в пустынном солончаке.