Туман над Токио

За дверью служебного входа, возле вахтерной, сам Накамура-сан встречал актёрский состав. И бровью не поведя, но зато довольно пытливо, он глянул на меня, на Нагао-сан, и опять на меня.

– Госпожа Аш, доброе утро! Как самочувствие? Сегодня у нас особый день! На утреннем спектакле в зале будет съёмочная группа. Наша корпорация готовит DVD «Камелии на снегу»!

– Благодарю, буду стараться, господин Накамура!

Я нарочито медленно меняла обувь, чтобы попасть в лифт с хозяином. Клубника в глянцевом пакете, трогательно заготовленная им для меня, задела, честно говоря, за живое – то малое, еле дышащее, которое ещё оставалось в душе. Из развороченных глубин рассудка просочился живой родник, подобие эйфории, как мимолётный праздник при виде цветов от Огава-сенсея. Не килограммы фруктов, присланные то ли от чистого сердца, то ли от самовлюблённого дурачества, а вот эта сладкая ягода, осмысленная хозяином перед сном или выношенная после нескольких пустых слов в кулуаре, заставляла поверить в честность янтарных глаз. Я не на шутку размякла.

Пульсирующий душевный канал господина Нагао, как антенна, мгновенно уловил перемену. У лифта, отбросив фарс, он пытал мои глаза: ну сдавайся же! И не мозг пропитанной фальшью английской леди, а тот, от рождения мой, посылал ультразвуковые импульсы: сдаюсь!

– У вас и вправду жар, Нагао-сан?

– И вправду…

Я уже не противилась гипнотическому зову янтарных глаз. Моя ладонь инстинктивно тянулась к плечу маэстро, игнорируя недосягаемость шоу-звёзд. Кейширо-сан, не зная, чего ожидать от распустившей руки поклонницы, машинально дёрнулся на защиту хозяина. Но тот показал жестом «Не лезь!». Губы мои неосознанно произнесли: «Бедняжка!», а ладонь, утешая, гладила кесаря, как равного. Нагао-сан сделал то же самое: погладил мою руку, от плеча к запястью и повторил: «Бедняжка…»

– Can I help you?[74] – на английском нарушила я гармонию во вселенной и многовековую незыблемость греческого алфавита.

– Help me, please![75] – умолял альфа-предводитель немощную омегу.

* * *

Наверху, едва я поздоровалась с девушками, Аска спросила:

– Ты уже знаешь, что сегодня в зале будет съёмочная группа?

– Да, только что Накамура-сан сообщил.

– И вся верхушка театральной корпорации придёт на утренний! – горделиво добавила Каори.

По такому случаю девушки упоённо наводили красоту, и отражение их лиц в зеркалах говорило о том, что они себе очень нравятся. Мива сидела впритык к Каори, подальше от меня, и рисовала себе на щеке такую же мушку, как и у меня.

– Температуру измеряла? – закончив операцию, начала экзекуцию она.

– С утра было тридцать девять.

– Измерь, пожалуйста, ещё раз! Градусник приобрела?

– Нашла в чемодане.

Соблюдая концепцию мирного сосуществования, пришлось не перечить и засовывать градусник подмышку. Через несколько минут он показывал тридцать девять и пять. Мива занервничала:

– Неужели нет никаких других симптомов?

Головная боль от допросов Мивы усиливалась, и в виске стреляло! Не буду-ка я заглядывать в зубы дантисту и раскрою правду:

– Си-и-ильное кишечное расстройство! Наверное, это последствия стресса.

Рена тут же отозвалась, сделав большие глаза:

– Какого стресса?

– Через две недели после начала репетиций у меня скончалась мама, – я судорожно сглотнула.

Наступила гробовая тишина. Ни слов соболезнования, ни сочувственных взглядов. Артисткам было всё равно… Рена и Каори, наверное, молчали из-за растерянности, а остальным было не до сочувствия. Сочувствие нерентабельно, оно – помеха в битве за место под софитами и размягчает агрессивный настрой перед штурмом шоу-бизнеса.

Мива куда-то вышла и я облегчённо вздохнула. Сегодня при такой небывалой слабости мне просто не дойти до сцены. А если и дойду, то упаду без сознания – спазмы сосудов при температуре под сорок не редкость. Подведу съёмочную группу, весь коллектив и господина Накамура. Но как бы там ни было, я оберегала от соседок по гримёрной тот животрепещущий родничок, что пробился утром сквозь моё окаменелое естество.

Агнесса захихикала:

– Ну что, Татьяна, сегодня опять устроишь сиськопляску?

– Непременно!

– Перед телевизионщиками?

– Тем более перед ними!

Я знала, что такое свистопляска. А вот расшифровка сиськопляски моему аналитическому мышлению не давалась.

Вернулась Мива и хладнокровно промолвила:

– Я только что была у господина Накамура. Попросила его изолировать тебя из гримёрной. Ты – заразная…

О боже! Уж и не знаешь, кто из них учтиво подложит свинью…

– А ты не боишься, что заражу тебя? – повернулась я к сидящей по левую руку Агнессе.

Та, уже испытавшая на себе эффект ябедничества, мягко ответила:

– Ты же не чихаешь… не кашляешь… Как ты можешь заразить?

Через мою голову Мива строго одёрнула Агнессу:

– У неё при высокой температуре ещё и кишечное расстройство! Неизвестно какой вирус!

Агнесса не реагировала.

– И что Накамура-сан? Выселит меня из гримёрной? – устало обратилась я к Миве.

– К сожалению нет.

– Сейчас приму жаропонижающее… вот оно… – копалась я в сумке. – И антибиотик… вот он… хорошо, что захватила с собой… не переживай!