Туман над Токио

Нагао-сан приуныл, опустив голову. Или ему кружево мешало обозревать глубины декольте, или он всё знал о моей маме.

– Зачем тебе носовой платок на сцену?

– А чтоб сморкаться, – устав от актёрства и дежурных фраз я шла ва-банк.

– Что? Болеешь?

– Ага, температура.

– А мама здесь, в Осаке? В крошечной квартирке?

Я сглотнула слюну. В горле нарастал ком. И английская леди вместо меня бодро произнесла:

– О-о, нет конечно! Мама в Европе…

Пора было ретироваться. Ещё чуть-чуть, и я бы призналась ему в постигшем меня горе…

По лестнице кто-то спускался. Нагао-сан изменился в лице, а я сделала шаг назад, к кулисам. Сахарным тоном Агнесса начала было приветствовать кумира. Но нервный возглас хозяина тут же оборвал её:

– И что ты всё мотаешься по лестницам?! Тут кругом лифты!

Взбешённый Нагао-сан промчался вихрем мимо нас к выходу на сцену, охраняемому сценариусом. Ангел чистоты помог ему нынче запросто войти в роль самодура Мураниши…

* * *

На этот раз госпожа Соноэ была милостива. Наш оживлённый диалог по-французски зрители оценили, вяло зааплодировав. А я на радостях, несмотря на запрет режиссёра, подозвала к рампе Марка и он, обняв меня за плечи, тоже блеснул французским. Сидящие в первом ряду дамы с умилением разглядывали изображаемую нами парочку лондонских голубков.

* * *

Едва я переоделась, как в гримёрку вошла Татьяна, без парика, с капроновой сеткой на голове, в подавленном состоянии. Она даже не устало, а как-то обречённо вздохнула, хмуро глянув на меня. За щекой у меня был лечебный леденец.

– Что, Тань, сильно измотана? – посочувствовала я подруге.

– Ага… Слушай, ты так противно клацаешь леденцом о зубы! – заткнула мне рот подруга.

Я растерялась. Что ответить на такой поворот сценария? За что это она взбеленилась? Интуиция… ну или анализ подсказывали: так срывает зло соперница в борьбе за мужчину… Если б было что-то другое, не касающееся соперничества, то она просто пожаловалась или ответила: «Да так, ничего…» Неужели Нагао-сан показал ей затылок, пока она протягивала ему свой эротический маникюр? Мою-то руку он задержал в своей, ища что-то в глубине моих глаз…

– Зачем ты так говоришь? И тональность бы надо сменить… – старалась образумить её я.

– Я не терплю чавканья во время еды! – образумилась и сменила тональность Татьяна.

– По какому праву такая грубость? – слегка вышла из себя я.

– Да потому что не надо делать из себя хавронью! – поставила особое ударение на последнем слове подруга.

– Хавронью, говоришь? Впервые об этом слышу… – всё ещё сдерживалась я.

– Ты же взрослая женщина! – никак не могла угомониться Татьяна Рохлецова.

В кулуаре послышалось сюсюканье Аски и Агнессы с Кейширо-сан и ровный голос Мивы, благодарящей его за что-то. Агнесса внесла угощение от Нагао-сан: отборные яблоки Голден Делишес. Татьяна в сердцах отвернулась. А у меня от нервного перенапряжения случился спазм века и сильно задёргался глаз. В одной комнате с только что расправившейся со мной подругой находиться было невозможно. Не Аска, а Татьяна Рохлецова применила абразивную дрель с твёрдосплавной фрезой…

Взяв из сумки мобильный, я кинулась, как в бомбоубежище, в танцевальную студию. Но глаз дёргался так, что пришлось сбегать в туалет и, смочив холодной водой мамин кружевной платочек, приложить его к веку. А ещё мне срочно требовался Думка. Но зайти в гримёрную, мама, в данном случае было выше моих актёрских сил.

До начала вечернего спектакля оставалось чуть больше четырёх часов. Убежать домой? Я хотела обо всём написать сестре. В театре не было доступа к интернету из-за отсутствия в гримёрных вай-фая. Единственная возможность – пройти в административный офис. Может, дадут компьютер.

На моём пути возник молчун Аракава. Помялся, понимая, что надо же что-то сказать, столкнувшись со мной нос к носу. И сказал:

– Ого! Глаз весь краснющий! Всё в порядке?

– Ага, всё в порядке! Чихнула… И тушь потекла…

– А-а… Ну, приходи через час в студию на танго.

В лифт я не зашла – не дай бог встречу ещё кого из заботливых радетелей. Бесшумно ступая, стала красться по лестнице вниз, к консьержу, чтобы спросить, где у них офис. Но инкогнито не получилось. С этажа главных на лестничную клетку вышел хозяин.

Повелитель и сердцеед, как безусый парнишка, смутился от нашего тет-а-тет. Кажется, на ходу перевоплотился в одного из сыгранных в юности персонажей…

– Спасибо за яблоки, месье! Мерси! – раскланялась я с ним.

– Madame? Mademoiselle?[70] – по-французски спросил хозяин.

– Мадмуазель конечно!

– А что глаз красный? Обидел, что ли, кто-то?

– Растёрла… Мушка попала…

– Яблочная? Мушка-то? – пошутил певец.

– Ага… Та, что обитает в гримёрных…

– Так убей её!

– Я не умею убивать. А вы что на лестнице? Тут кругом лифты! – кольнула его же словами.

И через две ступеньки, как бы в добром здравии, поскакала к консьержу.

* * *