Туманные аллеи

Ну, шея у тетки крепкая. На этой шее пять магазинов дамского белья и собственное производство, дом за городом, двухэтажная квартира в Саратове, личный шофер, личный массажист. Личные любовники, полагаю, тоже есть. Вот сын и околачивает груши на мамкины деньги, один он у нее.

Я говорю:

– Зачем ты тогда в Москву приехал?

– Убедиться, так ли тут все плохо.

– Убедился?

– Еще хуже, чем я думал. Такая же бездуховность, как у нас, погоня за материальными благами.

– Постой, я телевизор выключу.

– А разве работает?

– Нет? Значит, это ты сейчас сказал?

– Смеетесь, Арина Владимировна, а я серьезно.

– Э, э, малыш, какая я тебе Владимировна, мне тридцать три года всего. Возраст Христа, начало славных дел! И на «ты», окей?

– Много у нас американизмов в речи.

– Блин, ты можешь нормально говорить, без проповедей? Ой, прости, выругалась! Но блин – наше слово? Можно?

– Можно.

– Спасибо.

Даже врать не буду, у меня сразу же возникли в его отношении грубые эротические мысли. Говорю:

– Хочешь увидеть гнилую роскошь Москвы во всей красе? Будет тут тусовка – актеры, актрисы, режиссеры, продюсеры. Цвет кино и телевидения. То есть плесень. Насладишься этим отвратительным зрелищем.

Он говорит:

– Если только для изучения нравов.

– Ну, нравов там никаких нет, зато типажи интересные.

Поехали. Я почему его на эту тусовку потащила? Там очень агрессивная половая среда. Женщины обнажаются, выставляют себя, мужчины не отстают. Это заводит, по себе знаю.

Едем. И опять мне досадно. Мы сидим в моем новеньком «порше кайен», на приборной доске датчики, стрелки, цифры, все мерцает, как на космическом корабле, музыка тихая, уютная, кресла кожаные, запах очаровательный, за окном вечерняя Москва во всей красе – Новый год на носу, иллюминация везде, очень красиво, я сама сногсшибательная рядом сижу, а он уставился куда-то в свое внутреннее пространство, ничего не видит и не слышит.

– Можно узнать, о чем думаешь? – спрашиваю.

– Думаю, какая глупость – лампочки на деревья вешать.

– А. Ну-ну.

Приехали. Самые знаменитые люди нашего времени собрались, все меня знают, все мне улыбаются, обнимают, воздух у личика целуют, общее обожание, и это понятно: многие в моих руках побывали, я в топ- рейтинге косметологов, омолаживаю лица за пять сеансов на десять лет, современные методы, лазер, вакуум, ультразвук, это была рекламная пауза, продолжим. Самое удивительное, что он никого не узнал. Я даже не поверила. Хорошо, ты не смотришь телевизор, я тоже не смотрю, но есть же интернет, его открыть нельзя, чтобы чья-то рожа не выскочила. Он говорит: я на это не обращаю внимания.

Одна продюсерша, Ада, сорок лет, костлявая, как сестра смерти, глаза несытые, сразу в него вцепилась:

– Не хотите у меня сниматься?

– То есть?

– Сериал про любовь. Сразу дам большую роль. У меня там есть роковой красавец, даже играть ничего не надо, просто – крупный план.

Он так усмехнулся:

– Значит, хотите меня снять?

Ада:

– Именно.

Спохватилась:

– Вы на что намекаете?

Он ей:

– Это вы намекаете, а я просто говорю. Нет, извините, я не снимаюсь и не хочу.

И спокойно поворачивается и уходит.

Я ему говорю:

– Надо же, у тебя чувство юмора и ирония имеются!

Он:

– К сожалению.

– Почему к сожалению?

– Ирония и чувство юмора – орудия черта. Хороший человек должен быть наивным и буквальным. Но я уже не смогу таким быть.

– Да брось, я вот ироничная, а все равно хорошая!

– Возможно.

В общем, не впечатлило его. Обратно едем мимо храма Христа Спасителя, он говорит:

– Зайдем?

Почему не зайти, у меня и платочек всегда на такой случай. Там продают платки, но я, если честно, брезгую. Мне кажется, они использованные продают. Постирают, погладят, и заново. А кто знает, может, его на похоронах носили?

Зашли. Я крещусь, кланяюсь, а он – как столб. Только смотрит.

Вышли, я спрашиваю:

– Не поняла, если ты не верующий, зачем мы зашли?

– Почему не верующий? Я верующий.

– Но ты даже не крестился!

– Когда я крещусь, то чувствую, что лицемерю. И злые чувства у меня. Смотрю, а сам думаю: мишура, позолота, фальшь, Богу надо скромнее служить.

– Согласна на все сто, но не нам решать.

– Это правда. И все внешнее – ерунда, не надо обращать внимания. Но я обращаю. Из-за этого мне и стыдно. А ты, значит, православная?

– Конечно. Православие, самодержавие, народность – наше все.

– Смеешься? А я вот всерьез считаю, что власть от Бога. Наказание нам. И протестовать против наказания бессмысленно.

– Господи, да эта власть скоро сдуется или сама себя съест, я вообще об этом не думаю!

– А я думаю. У меня много злых мыслей. Поэтому я не могу воцерковиться. Там же – исповедь, причастие. Если я скажу батюшке, что думаю, он меня к причастию не допустит. И к дьяволу пошлет.

– А что за мысли? Если вкратце?

– Что Бог един для всех, а разделение на религии люди придумали.

– Теория известная. И?

– Но люди все-таки объединяются в группы. Возможно, они ошибаются в своих религиях. Но не боятся заблудиться. Не боятся быть глупыми, довериться Богу. А я, получается, умней всех. Это гордыня.

– Ладно. Гордыня ужинать не мешает?