Туманные аллеи

Она вообще казалась очень взрослой, несмотря на свою пубертатную внешность. Настя сама это понимала и нарочно подпускала в интонации и слова подросткового косноязычия. Так многие ее ровесники делают, чтобы старшие не догадались, насколько дети уже выросли, и не потребовали от них полного ответа за слова и поступки, но у Насти была другая причина. Она иронично наигрывала подростковость, подобно зрелым женщинам, которые играют в девочек, – кто по неумному кокетству, кто забавляется, а для кого-то это способ испытать собеседника: если будет посмеиваться, всегда можно сказать – ты что, шуток не понимаешь?

– Нет, правда, – объясняла Настя, – и обижаешься сильнее, и ругаешься до ненависти просто. А если обнимаешь, то задушить хочется. Или укусить. У тебя так бывало?

Антон подумал, что нет, не бывало. Кивнул и сказал:

– Да, конечно.

– Значит, понимаешь. Она вот меня натаскивает постоянно, чтобы я была самая умная и образованная. И я стараюсь. Зачем? Чтобы любила? И так любит. Но ей этого мало. Мы вот на пруд ходили, я решила тоже искупаться. Никого не было, вечер. Днем я на солнце не рискую, ты же знаешь. Разделась и вижу – она на меня смотрит так… Ну, с таким как бы отвращением, что ли.

– Перестань.

– Ну, с сожалением или… Не знаю. Она бы хотела, чтобы я была офигительная. Как она. Она же перфекционистка тотальная. Ей надо, чтобы все ее считали самой гениальной поэтессой. Чтобы муж на руках носил и кофе в постель подавал. Чтобы в электричке узнавали.

– Она на электричках не ездит.

– Теперь ездит, зимой воткнулась на стоянке в кого-то. И хорошо воткнулась, весь перед всмятку. Короче, ей надо, чтобы все было идеальное. И я чтобы была идеальная. Чтобы все говорили: ой, какая у Кадомцевой дочь красивая! А я урод.

– Настя…

– Ты-то хоть не ври. Урод полный я. Папаше спасибо. Я бы эту кожу с себя целиком стащила и новую заказала, если бы можно. И сухая страшно. Вянет. Я увядаю уже, прикинь. Мне шестнадцати еще нет, а у меня морщинки уже на глазах, на шее, на животе даже. Показать?

– Не надо.

– И пятна родимые везде, будто меня птички обкакали. И она из-за этого страшно переживает. И не умеет этого скрыть, дура.

– Прекрати.

– Да ладно тебе. Налей вина лучше. Я видела, ты привез.

– Хоть режь, не налью.

– Да? Тогда я сама.

Настя достала из пакета бутылку, метнулась в дом, вернулась, на ходу ловко ввинчивая штопор, уверенным сильным движением вытащила пробку, налила половину стакана.

– Я из ее бутылок тоже отливаю. И ей меньше достанется, и мне хорошо.

– Нравится пить?

– Нормально, да. Курить пробовала, траву, в смысле, не пошло, не мое. И все остальное. Крепкие напитки тоже пила – виски, текилу. Тоже не то. А вино нравится. Слегка так растаскивает. Но чтобы приятно было, не больше. Значит, не алкоголичка.

– И то хорошо, – сказал Антон и налил себе. Ему не хотелось пить, но он решил из наблюдателя превратиться в соучастника, что ему парадоксальным образом казалось позволительнее в этой ситуации.

– Вот так и живем, – Настя будто подвела черту. – Друг друга обожаем и поэтому вечно друг другом недовольны. Бабка хочет, чтобы Ленка практичная была, нашла хорошую работу, денежную, чтобы суп варила и прибиралась. И никаких стихов. Она их не понимает. Она Диккенса читает с утра до вечера. Тридцать томов, с первого до последнего. Заканчивает – и заново. А Ленка хочет, чтобы бабка тоже хотя бы готовила, долго, что ли, тот же суп сварить? И убирала, как все бабушки делают. А я чтобы… Не знаю, – пожала плечами Настя. – Чего от меня хотят, неизвестно. Да ничего, я и так им готовлю, я постели застилаю. Они бы дерьмом тут заросли без меня. И год на одни пятерки закончила. Во всем отличница, ё.

– А эсэмэски без запятых пишешь.

– У нас все так пишут, привыкла. Иначе скажут – выделываешься. Ты не представляешь, какая тоска – общаться с этими придурками в классе…

Настя замолчала.

Антону было грустно. На самом деле, думал он, все это оттого, что – три женщины без мужика. Это ненормально. Бабушке нужен дедушка, женщине муж, ребенку отец. Все катастрофически просто, но сплошь и рядом недостижимо.

Настя, допив вино, плеснула еще немного, взяла стакан, покачивала в руке, глядя, как переливается красная жидкость, сказала задумчиво:

– Может, мне испортиться?

– Не глупи.

– Нет, серьезно. Наркота не катит, по мужчинам, что ли, пойти? Ровесники не вариант, я никому не нравлюсь. А если кто в возрасте, я для них интересный кусочек, ведь да? Невинная девушка. Вообще-то два раза были варианты. Я могла бы. То есть чисто технически лишиться девственности. Но это и ручкой от зубной щетки можно. Я хочу первый раз с тем, кого люблю. С тобой, например.

Антон не поперхнулся, не закашлялся и не смутился. Он понял, что ожидал чего-то в этом духе. Пожалуй, все, что говорила Настя, именно к этому и вело.

– Спасибо, конечно… – сказал он.

– Испугался? – засмеялась Настя.

– Нет. Чего не может быть, того не боятся.

– Прямо совсем не может быть? Я тебе так отвратительна?