Туманные аллеи

– Это почему? Потому что в телевизоре торчит? Одно другому не мешает! Поторчала – и на кухню! Я ведь не выдумываю, Антон, я его слова повторяю. Он мне знаешь что сказал? Говорит: я тебя люблю, но ты самодостаточная. Ненавижу это слово! Самодостаточная. Сама себя достала! Ты, говорит, проживешь без меня. Я тебе вообще не очень нужен. А мне нужна боевая подруга, которая будет мне в рот смотреть. Точить мою саблю и стирать портянки после похода. А?! Как выразился, сволочь?!

– Он умеет, – поддакнул Антон.

Елена, выпив, опять взялась есть. Антон ждал. Ему нравилось смотреть, когда Елена делала что-то простое. Она красиво читала свои красивые стихи, подолгу могла говорить об умных и интересных вещах, но когда просто ела, просто мыла посуду или готовила, пусть она и редко это делает, просто лежала, отдыхая, становилась по-семейному близкой, родной и понятной. Хотелось обнять и гладить по голове.

– Значит, говоришь, в ней ничего особенного? – спросила Елена, хотя Антон ничего такого не говорил.

Но он и тут поддакнул:

– Да. Модельно-телевизионный стандарт. Ноги от подмышек, губки подкачанные, голосок наивный.

– Все ясно. Играет в простушку. А я не простушка. Это напрягает. Да и он-то сам не Эйнштейн, прямо скажем. Красивый, гад, это да. Не отнимешь. Он мне только эстетически нравился. И все. Больше ничего. Чего так смотришь?

– А как?

– Жадно.

– Разве?

– Ты так меня хочешь, да?

– Давай не будем.

– Будем. Она это имела в виду, Настя? Когда сказала, что у нее не получилось? Соблазнить пыталась тоже тебя?

– Тоже – как кто?

– Как я.

– А ты соблазняешь разве?

– Конечно. И успешно. Пойдем. Сарайчик видел в углу? Маленький, как конура собачья, но топчан там отличный, я днем сплю иногда.

– Перестань.

– Чего ты?

Антон налил себе еще, выпил, но вино подействовало как отрезвляющая жидкость: все прояснилось, стало четким, в том числе и мысли.

– Сейчас я тебя обижу, – сказал он. – Скажу правду. Женщины ненавидят, когда им про них правду говорят.

– Валяй. Добей меня.

– Добиваю. Тебе просто нужна компенсация. Нужно доказательство, что тебя страшно хотят, что ты нужна.

– Фрейд твою мать, наповал! – расхохоталась Елена. – Умник тоже! Да ясен пень, что нужна компенсация, а кому не нужна? Канцелевича вот мама не любила. То есть любила, но больше всего любила свою красоту, а потом поочередно своих трех или четырех мужей. Плоховато у нее было с материнским инстинктом, накормить забывала иногда, он мне жаловался. Прямо со слезами, представляешь? Вот тут, где ты, сидел и плакал, выпивший, естественно. Ну вот, он теперь и мстит всем женщинам. Так и будет влюблять в себя, а потом бросать. Начал с меня, потом будет эта Анус, потом еще кто-то. Да, Антон, компенсация. Тебя это унижает? Какие мы все непростые! Да возьми ты меня легко, весело, Антон, почему нет? Красивая женщина, ты с ума по ней сходишь, а она хочет немного тепла, что тут унизительного?

– Сама же меня презирать будешь.

– С чего бы? Не сантехнику спьяну предложила, лучшему другу! Так, подожди.

Пошла в дом, вернулась с толстым ватным одеялом в руках, бодро сказала, как о чем-то решенном:

– Они спят, все нормально, можем тут.

– Лена… Ты знаешь, что Настя Ленкой тебя зовет?

– Конечно, не заговаривай зубы.

Она расстелила одеяло на полу, подсела к нему, обняла, посмотрела в глаза.

– Ты правда меня любишь?

– Давно уже.

– Тогда думай не о себе, а обо мне. Мне это нужно.

– Подлая ты. Знаешь, что сказать.

– Я поэт или нет? Умею, да.

Все получилось почти смешно – путались в одежде, уронили стул, шептались, хихикали, пытались настроиться на серьезный лад, но ничего не вышло. Елена гладила по щеке, успокаивала:

– Ты слишком долго этого ждал. Немного полежим, ты привыкнешь, все будет нормально.

– В другой раз.

Антон встал, оделся и пошел к машине.

Ехал так же быстро, как и сюда. Почему-то хотел, чтобы остановила дорожная полиция. Он начнет спорить, они будут хамить, он возмутится, завяжется драка, ему наденут наручники, отвезут в отделение, он там переночует среди бомжей и алкашей…

Но никто не остановил, только штрафы потом пришли – видеокамеры в нескольких местах зафиксировали превышение скорости.

Потом было несколько дней горячей работы, а в воскресенье он должен был вылететь на отдых к далекому и теплому синему морю.

В субботу вечером позвонила Елена.

– Привет, ты дома?

– Да.

– Один?

– Да.

– Отлично. А я уже тут, прямо у твоего подъезда. И трезвая, – добавила она со смешком.

– И что?

– Неужели кофе не напоишь?

– Ты кофе попить приехала?

– Это хамство, Антон, впусти – поговорим.

Войдя, она тут же, в прихожей, начала его целовать, говоря:

– Я знаю, что ты обо мне думаешь. То есть не знаю, но мне все равно. Ты, наверно, подумал, что я была пьяная и поэтому? Нет. Меня к тебе потащило. Очень сильно. Я все это время о тебе думала.

– Так не бывает. Сто лет знакомы – и разглядела?

– А вот да, разглядела. Ну, улыбнись, обрадуйся. Ты страшно мнительный.

– А ты нет?

И еще что-то говорили, неловко топчась, будто в странном танце, переместились в комнату. Из последующего Антон помнит только свой выкрик:

– Да пошло оно все к черту, в конце-то концов!