Туманные аллеи

Марк, деятельный агент Анфимова, пригласил его в Цюрих на встречу с представителями русской диаспоры, интересующимися литературой. Они оплатили самолет и гостиницу, почему бы не прокатиться? Срочных дел нет, только что вышла книга, только что развелись наконец с женой, появилось предчувствие встречи с той женщиной, которая станет единственной – до конца. Подобные предчувствия и раньше были и часто не оправдывались, вместо новой женщины возникала новая книга, что тоже неплохо. Главное – ждать чего-то хорошего. Может быть, вообще самое главное и самое лучшее в жизни – ждать.

Но в этот раз было очень уж явственно, Анфимов летел в самолете и сквозь дрему видел – вот он входит в какой-то уютный зал с антикварными креслами, вот идет навстречу молодая женщина в простом платье, обязательно в платье, таком, как сейчас, в начале века, носят многие, вернув себе моду шестидесятых годов века прошедшего, – прямом, свободном, на фигуру лишь намекающем. Женщина что-то говорит, улыбается, Анфимов отвечает, а сам думает: вот она.

Он так волновался, будто уже была назначена верная встреча с этой женщиной. И почти не удивился, когда ее увидел. Блондинка, пусть и крашеная, его это не смущало, тонкая, очень красивая, глаза ясно-голубые и умные. Правда, была не в платье, а в джинсах и к Анфимову не подошла, стояла со своими знакомыми, разговаривая и смеясь.

– Кто это? – спросил он у Марка.

Был бы Марк немец или француз, он ответил бы буквально, назвав профессию, имя-фамилию и так далее, но он вышел из наших, хоть и очень практичный, на прямые вопросы прямо отвечать не любил, не упускал возможность пошутить, насколько ему это удавалось, поэтому ответил так:

– Это женщина.

– Да неужели? И все-таки, кто она?

– Сейчас узнаю.

Марк отошел и вскоре вернулся.

– Она делает композиции для интерьеров. Гризайль, маркетри, коллаж, это сейчас востребовано.

Анфимов из трех слов понял лишь одно и почувствовал раздражение.

– А зовут как?

– Лена.

– Не повезло.

– Почему?

– А у меня с женщинами, которые Лены, никогда ничего не получается. Рок какой-то. Мои имена – Таня, Катя, Наталья. Ольга еще, – вспомнил и добавил Анфимов.

– Друг мой, успокойся, будь она хоть трижды Ольга, ничего бы не вышло. Сам посуди, двадцать семь лет, красавица, удачно сходила замуж за миллионера, не нашего, долларового, еще удачней развелась, у нее и капитал, и зарабатывает прилично, детей нет, ты представляешь, какой у нее выбор?

– Я тоже не последний человек. И сорок лет – не возраст.

– Согласен, в России тебя знают, но тут другой компот. И другие сухофрукты. Не обижайся.

Однако Анфимов был уже обижен. Оказывается, не он был единственным героем мероприятия, сначала слушание квартета местных любителей классики, потом – или до того, или одновременно – рассматривание работ этой самой Лены, Лены Миллер по мужу, уточнил Марк, она оставила себе его фамилию, а своя была Черенкова. И лишь в конце выступление Анфимова, планируется полчаса.

– На сладкое, – успокоил Марк. – Важно не то, что будет здесь, а то, что в газетах напишут. Создаем информационный повод.

– Ага. Имитируем бурную деятельность.

– Довольно оскорбительно с твоей стороны.

– Как и с твоей. Я идиотом себя чувствую. Всем чужой и никому не нужный.

Это было не совсем так, к Анфимову подходили люди – и какой-то дипломат, которого сюда занесло, и немецкий переводчик, и русская молодая пара, занимающаяся в Цюрихе туристическим сервисом для соотечественников, и пожилой эмигрант последней волны, заверивший, что читал все книги Анфимова и сумевший вспомнить два названия из десяти. Отдельно приятно было пообщаться с замечательным русским писателем Михаилом Шишкиным, проживавшим тогда в Швейцарии. Они пересекались в Москве, мимолетно общались, многие критики ставили Шишкина вровень с Анфимовым, а то и выше, Анфимова это не уязвляло, он почему-то не воспринимал как конкурентов авторов, живущих за границей, пусть они пишут трижды прекрасно.

– Местное вино попробуйте, – предложил Шишкин. – Оно неплохое, хотя швейцарцы на экспорт ничего не производят. Пино гри мне особенно нравится.

И опять Анфимов почувствовал раздражение: он в винах совсем не разбирался, пил редко и только водку и пиво.

– Нет, спасибо, – сказал он. – Я на выездах не рискую, я запойный.

– Серьезно? – спросил Шишкин, и в голосе его Анфимову послышалось сочувствие упорядоченного человека, который подобным порокам не подвержен, но о губительности их наслышан. Анфимов же упорядоченности ни в ком и ни в чем не любил.

И, отойдя от Шишкина, он вдруг взял с фуршетного стола стакан, бухнул в него половину из ближайшей водочной бутылки и выпил так легко, будто в этом не было никакой опасности.

Ерунда, сказал он себе мысленно. Сегодня я не сорвусь, я помню, что не дома, что тут в недельное беспамятство не рухнешь и бригаду врачей не вызовешь. Нельзя – значит нельзя.

И выпил еще полстакана.