Читаем Туманные аллеи полностью

– Разве? Да нет, напутала бабка, не был он женатый. Хотя, может, и была какая-нибудь гражданская супруга. Я, знаете, не интересуюсь. Школа – да, это мое, а как люди живут, это ихое дело. У каждого свой уклад, правильно?

– Конечно!

Глеб сидел с директором на уроках, томясь и скучая, учительницы демонстрировали свое умение управляться с ТСО, одна даже рискнула показать фрагмент научного фильма с помощью настольного проектора «Украина», запуталась, вставляя пленку, покраснела, жалобно посмотрела на директора, а тот на худенького шустрика, который вскочил, подбежал к проектору и живо все наладил. Вообще вся эта возня с плакатами, проигрывателями, диаскопами и прочим только отнимала время и сбивала с ритма, Глеб знал, что учительницы на обычных уроках этой ерундой не балуются, предпочитая старое доброе объяснение на словах и на доске, исключая, конечно, физику и химию, где без наглядных опытов не обойтись. Он и сам всегда считал, что, если учитель хорош и внятен, если любит свой предмет, не нужны никакие ТСО. Глеб вот не помнит из своих школьных лет никаких ТСО, а как плакала учительница географии Елена Степановна, рассказывая о гибели экспедиции Ричарда Скотта и цитируя его дневник, до смерти не забудет.

Но программа требует применения ТСО, значит, будут и проверки, будет и демонстрация этого применения. А уедет инспектор, все пойдет по-прежнему. Это, быть может, и погубило идею коммунизма и обрушило советскую власть, думал Глеб. Слишком много усилий для соблюдения формальностей. Соцсоревнования, выродившиеся в показуху, всяческие встречные обязательства, вылившиеся в приписки, куча мероприятий, никому не нужных, кроме партийного начальства, общее взаимное надувательство и двоедушие в угоду идеологии. Грустно. Детишки в школах впитывали, впитывали эту идеологическую бурду, да так и не впитали, легко от нее отказались, как и взрослые, которые в своей переменчивости недалеко ушли от детей.

Скучая, Глеб оглядывал школьников, подумал, что и Юля совсем недавно сидела, быть может, на том самом месте, где сидит Глеб, грела его своим телом. Эта мысль так на него подействовала, что выразилась в ощутимой физической реакции. Хорошо, что он сидит за партой и никто ничего не видит. Что там на часах, сколько до конца урока? Двадцать минут. Есть время успокоиться. Но, едва подумал об этом, тут же все и взбунтовалось, собственное тело не слушалось и будто нарочно его дразнило. Приапизм, вспомнилось слово от Кости, тот много знал подобных слов и делился с друзьями. Прошло десять, пятнадцать минут, и вот уже звонок, а встать невозможно. Глеб придумал: вылезая из-за парты, прижал к животу портфель и слегка скривился.

– Что такое? – озаботился директор.

– Да желудок. Язва, – сочинил Глеб.

– Точно? Не внизу справа? А то у меня было, схватило тоже, я терпел, а оказалось – аппендицит. Пока в район везли, чуть не умер.

Вокруг толпились любопытные дети, учительница с багровым лицом ждала приговора.

– Все отлично! Образцовый урок! – похвалил Глеб учительницу, и та заулыбалась, обнажая причудливые зубы, неровно торчащие во рту, – треть золотые, треть белого металла, а треть свои. Это помогло Глебу успокоиться, он опустил портфель.

– Уже легче. Пойдемте на воздух, а то тут…

Вышли из школы, директор посматривал на Глеба.

– Бледноватый вы. Может, в больницу съездим? У нас хорошая больница, весь наш куст обслуживает.

– Нет, спасибо.

– Как скажете. Тогда, может, машину вам в райцентр организовать? Сыну скажу, он отвезет на своей.

Похоже, директору не терпелось от него отделаться.

– Мне вообще-то по другим селам надо.

– Отвезем. Куда скажете, туда и отвезем.

– Да, но обстоятельства… Я на Юле жениться собираюсь, – ляпнул вдруг Глеб, улыбаясь, и тут же почувствовал такой приступ возбуждения, что хоть опять портфель к животу прижимай.

Директор растерялся и не знал, как реагировать.

– Ну что ж… Бывает, конечно…

Тут до него словно наконец дошло, он воскликнул:

– Вы чего, серьезно, что ли? Когда вы успели-то?

– Дурацкое дело не хитрое, – веселился Глеб, забавляясь изумлением директора.

– Это так, но… Вчера вечером только… И сразу… Не понимаю!

– И не обязательно! – смеялся Глеб. – Сами же сказали, что интересуетесь только школой, а что люди дома делают, дело ихое!

Он будто дразнил директора и добился своего. Тот сказал жестко, с нескрываемым злым раздражением:

– Вы вот что, товарищ начальник, вы мне не втирайте тут! Да, школа, но Юля моя ученица была! Была – и останется! И я хочу понять, что происходит! Ясно? Так что пойдемте и разберемся, кто на ком и почему женится!

– Ну, это вы уж лишнее на себя берете!

– Сколько надо, столько и беру! – и директор быстро поковылял по школьному двору в сторону улицы. Был похож на фронтовика-ветерана, хотя по возрасту, конечно, воевать не мог.

Глеб догнал его.

Чувствовал себя учеником, которого ведут на расправу к родителям за какой-то проступок. Было и смешно, и неловко, но решил не останавливать директора. Пусть сам убедится.

Юли дома не оказалось, была лишь бабушка Катя. Сообщила:

– Бегает она!

– Куда?

– Никуда, для спорту бегает!

– Давно?

– А?

Перейти на страницу:

Все книги серии Классное чтение

Рецепты сотворения мира
Рецепты сотворения мира

Андрей Филимонов – писатель, поэт, журналист. В 2012 году придумал и запустил по России и Европе Передвижной поэтический фестиваль «ПлясНигде». Автор нескольких поэтических сборников и романа «Головастик и святые» (шорт-лист премий «Национальный бестселлер» и «НОС»).«Рецепты сотворения мира» – это «сказка, основанная на реальном опыте», квест в лабиринте семейной истории, петляющей от Парижа до Сибири через весь ХХ век. Члены семьи – самые обычные люди: предатели и герои, эмигранты и коммунисты, жертвы репрессий и кавалеры орденов. Дядя Вася погиб в Большом театре, юнкер Володя проиграл сражение на Перекопе, юный летчик Митя во время войны крутил на Аляске роман с американкой из племени апачей, которую звали А-36… И никто из них не рассказал о своей жизни. В лучшем случае – оставил в семейном архиве несколько писем… И главный герой романа отправляется на тот берег Леты, чтобы лично пообщаться с тенями забытых предков.

Андрей Викторович Филимонов

Современная русская и зарубежная проза
Кто не спрятался. История одной компании
Кто не спрятался. История одной компании

Яне Вагнер принес известность роман «Вонгозеро», который вошел в лонг-листы премий «НОС» и «Национальный бестселлер», был переведен на 11 языков и стал финалистом премий Prix Bob Morane и журнала Elle. Сегодня по нему снимается телесериал.Новый роман «Кто не спрятался» – это история девяти друзей, приехавших в отель на вершине снежной горы. Они знакомы целую вечность, они успешны, счастливы и готовы весело провести время. Но утром оказывается, что ледяной дождь оставил их без связи с миром. Казалось бы – такое приключение! Вот только недалеко от входа лежит одна из них, пронзенная лыжной палкой. Всё, что им остается, – зажечь свечи, разлить виски и посмотреть друг другу в глаза.Это триллер, где каждый боится только самого себя. Детектив, в котором не так уж важно, кто преступник. Психологическая драма, которая вытянула на поверхность все старые обиды.Содержит нецензурную брань.

Яна Вагнер , Яна Михайловна Вагнер

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза