Туманы Авалона

– Бан? – потрясенно спросила Ниниана. – Но он же давным-давно поклялся… он вступил в Великий Брак еще до рождении Ланселета. Он уже слишком стар, чтобы воевать против Артура.

– Бан стар и немощен, – согласился Кевин. – Его сын Лионель правит от его имени, а брат Лионеля, Борс, входит в число соратников Артура и почитает Ланселета как героя. Никто из них не захотел бы причинять неприятности Артуру и мешать ему править. Но нашелся тот, кто захотел. Он именует себя Луцием. Он где-то раздобыл древних римских орлов и объявил себя императором. И он бросит вызов Артуру…

Ниниана ощутила покалывание.

– Это Зрение? – спросила она.

– Моргейна как-то сказала, – с улыбкой заметил Кевин, – что для того, чтоб узнать в негодяе негодяя, не требуется Зрение. Я не нуждаюсь в Зрении, дабы понять, что, если для достижения своих целей честолюбивому человеку потребуется бросить кому-то вызов, он сделает это не задумываясь. Некоторые могут считать, что Артур стареет, потому что его волосы уже не так ярко отливают золотом, и потому, что он отказался от драконьего знамени. Но не вздумай его недооценивать, Ниниана. Я знаю Артура, а ты – нет. Он отнюдь не дурак!

– Мне кажется, – заметила Ниниана, – ты слишком сильно его любишь – особенно если учесть, что ты поклялся его уничтожить.

– Люблю? – безрадостно улыбнулся Кевин. – Я мерлин Британии, посланец Великой госпожи Ворон, и я сижу в королевском совете. Артура легко полюбить. Но я верен Богине.

Он коротко рассмеялся.

– Думаю, все мои рассуждения основаны на одном: то, что идет на пользу Авалону, будет полезно и всей Британии. Ты видишь в Артуре врага, Ниниана. Я же по-прежнему вижу в нем Короля-Оленя, защищающего свое стадо и свои земли.

– На что Король-Олень, когда вырастает молодой олень? – дрожащим голосом прошептала Ниниана.

Кевин подпер голову руками. Он казался старым, больным и уставшим.

– Этот день еще не настал, Ниниана. Не старайся так быстро протолкнуть Гвидиона повыше лишь потому, что он – твой любовник. Он будет уничтожен.

И с этими словами он поднялся и, прихрамывая, вышел из комнаты, даже не оглянувшись на взбешенную Ниниану.

«Отуда только проклятый мерлин узнал об этом?»

В конце концов она сказала себе: «Я не связана обетами вроде тех, которые принимают христианские монахини! Если я сплю с мужчиной, то это мое дело, и оно никого больше не касается… даже если этот мужчина попал сюда еще мальчишкой и был моим учеником!»

В первые годы пребывания на Авалоне мальчик просто затронул какие-то струнки в ее душе: одинокий, осиротевший и покинутый ребенок. Никто не любил его, никто о нем не заботился и не интересовался, что с ним происходит… Он никогда не знал иной матери, кроме Моргаузы, да и с той его теперь разлучили. У Нинианы просто в голове не укладывалось: как Моргейна могла породить такого замечательного сына, красивого и умного, и ни разу даже не приехать взглянуть на него, даже не поинтересоваться, как он там? У Нинианы никогда не было детей, хотя иногда ей думалось, что если б она понесла после Белтайна, то предпочла бы родить дочь для Богини. Но этого так и не произошло, и Ниниана не восставала против своей участи.

Но тогда, в те годы, она сама не заметила, как Гвидион обосновался в ее сердце. А потом он покинул их, как и надлежит мужчине, – он стал слишком взрослым, чтобы продолжать учиться у жриц. Теперь ему требовалось пройти обучение у друидов и приобрести воинский опыт. Но однажды он вернулся во время Белтайна, и, когда они оказались рядом у ритуальных костров и вместе ушли в ночь, Ниниана решила, что это вышло не случайно…

Они не расстались даже после окончания праздника; и потом, когда бы дороги ни приводили Гвидиона на Авалон, Ниниана всегда давала юноше понять, что он желанен ей, и он не говорил «нет».

«Я глубже всех проникла в его сердце, – подумала Ниниана, – и знаю его лучше всех. Что может знать о нем Кевин?

Час пробил: Гвидиону следует вернуться на Авалон и пройти испытание, дабы стать Королем-Оленем…»

Но тут ее мысли приняли иное направление. А где же взять деву для Гвидиона? «В Доме дев слишком мало женщин, которые хотя отчасти годились бы для этого великого служения», – подумала Ниниана, и внезапно ее пронзили боль и страх.