Туманы Авалона

«Кевин был прав. Авалон удаляется от мира и умирает; немногие теперь приходят сюда за древними знаниями, и почти никто не приходит ради того, чтоб хранить древние обряды… и однажды не останется никого…»

И Ниниана снова ощутила во всем теле то почти болезненное покалывание, что приходило к ней раз за разом – вместо Зрения.

Гвидион вернулся домой, на Авалон, за несколько дней до Белтайна. В присутствии дев и собравшихся жителей острова они вели себя сдержанно: Ниниана встретила Гвидиона, когда тот сошел с ладьи, и обратилась с предписанным приветствием, а он почтительно склонился перед нею. Но когда они остались одни, Гвидион заключил ее в объятия и, рассмеявшись, принялся целовать – и целовал до тех пор, пока у обоих не захватило дух.

За время отсутствия Гвидион раздался в плечах, а на лице у него появился красноватый шрам. Уже по одному его виду Ниниана могла сказать, что Гвидиону довелось сражаться; он утратил умиротворенность, свойственную жрецам и ученым.

«Мой возлюбленный и мое дитя. Не потому ли Великая Богиня не имеет супруга, как того требовали бы римские обычаи, а одних лишь сыновей, что все мы – ее дети? И раз я исполняю ее роль, то мне и полагается относиться к своему возлюбленному как к сыну… ведь все, кто любит Богиню, – ее дети…»

– И здесь, на Авалоне, и среди Древнего народа только о том и разговоров, что на Драконьем острове вновь будут избирать короля, – сказал Гвидион. – Ты ведь именно за этим призвала меня сюда, верно?

Иногда его мальчишеская бесцеремонность просто-таки бесила Ниниану.

– Не знаю, Гвидион. Возможно, время еще не пришло и светила еще не выстроились в должном порядке. А кроме того, я не могу найти здесь ту, что стала бы для тебя Весенней Девой.

– И все же, – тихо произнес Гвидион, – это произойдет нынешней весной, в этот Белтайн – я так видел.

Ниниана отозвалась, слегка скривив губы:

– Может быть, ты тогда видел и жрицу, что пройдет с тобой через этот ритуал после того, как ты завоюешь рога, – если, конечно, Зрение не предсказало тебе смерть?

Гвидион взглянул на нее, и Ниниана невольно подумала, что с возрастом он стал еще красивее. Холодное, невозмутимое лицо юноши потемнело от сдерживаемой страсти.

– Видел. Неужто ты не знаешь, что это была ты?

Ниниану пробрал озноб.

– Я не девушка. Зачем ты смеешься надо мной, Гвидион?

– И все же я видел именно тебя, – отозвался он, – и ты знаешь это не хуже меня. В Ней встречаются и сливаются Дева, Мать и Смерть. Богиня может быть и молодой, и старой – как пожелает.

Ниниана опустила голову.

– Нет, Гвидион, это невозможно…

– Я – ее супруг, – неумолимо произнес Гвидион, – и я добьюсь своего. Сейчас не время для девственницы – хватит с нас этой чепухи, насаждаемой священниками. Я взываю к Ней как к Матери, давшей мне жизнь и все, чем я владею…

Ниниане почудилось, будто могучий поток подхватил ее и увлекает за собой, а она пытается удержаться на ногах. Она нерешительно отозвалась:

– Но ведь так было всегда – Мать посылает оленя в путь, но возвращается он к Деве…

Но все же в словах Гвидиона был свой резон. Конечно, для участия в обряде гораздо больше подходит жрица, понимающая, что она делает, чем какая-нибудь девчонка, лишь недавно пришедшая в храм и мало чему успевшая научиться, чье единственное достоинство заключается лишь в том, что она еще слишком молода, чтобы ощутить зов костров Белтайна… Гвидион говорит правду: Мать вечно возрождается и обновляется – Мать, Смерть и снова Дева, – как обновляется луна, прячущаяся среди облаков.

Ниниана снова опустила голову и произнесла:

– Да будет так. Ты заключишь Великий Брак с этой землей и со мной как с ее воплощением.

Но потом, оставшись в одиночестве, Ниниана снова испугалась. Как она могла согласиться на такое? Во имя Богини, что же за сила таится в Гвидионе, что он подчиняет своей воле любого?

Неужто это наследие Артура, наследие крови Пендрагона? И Ниниану вновь пробрал озноб.

Моргейне снился сон…