Милдрет внимательно следила за реакцией Грегори на её отъезд, но тот был лишь слегка удивлён и отчасти раздосадован. Когда Милдрет спросила напрямую, жалеет ли он, что так и не смог сблизиться с кузиной, Грегори только пожал плечами и ответил:
– Она неплохая. Но мне не нравится, что дядя хотел устроить мою жизнь в обход меня.
– Все так делают, – теперь уже Милдрет пожала плечами.
Грегори ответил ей насмешливым взглядом.
– Я не томная монастырская девица, чтобы вступать в брак по указке.
Милдрет закатила глаза, но в ответ ничего не сказала.
Остаток лета прошёл без приключений. Армстронги продолжали устраивать набеги на окрестные деревни, но к стенам замка не подходили.
Пользуясь примером Грегори, рыцари Вьепонов совершили несколько ответных набегов и даже расширили границы манора на два скалистых утёса – которые потеряли в том же году.
Милдрет постепенно успокаивалась. Больше ничего не прерывало её занятий. Грегори же стал присматриваться к ней с новой стороны.
Раньше он не задумывался о том, что она представляет из себя как человек. Пленница была интересна ему скорее как удивительное приобретение. Но чем больше он наблюдал за Милдрет, тем больше внимания уделял деталям, которых раньше не замечал. По утрам, когда Грегори наблюдал за ней сквозь приспущенные веки, Милдрет бывала сонной и ленивой, но без жалоб и нытья плелась на кухню, чтобы взять завтрак. Она вообще не жаловалась никогда – это Грегори заметил как-то в один момент, когда на тренировке случайно вывихнул Милдрет руку, и та весь день проходила молча, выполняя все поручения, пока ночью, когда Грегори ткнул её в плечо локтем, не завопила от боли.
С того дня Грегори стал воспринимать её молчание по-другому. Поначалу ему было просто любопытно понять, что за чувства прячутся за этим неподвижным лицом, а затем его стал зачаровывать сам процесс. К тому же Милдрет, если ловила на себе его взгляд, вместо того, чтобы отвернуться и смутиться, начинала улыбаться и смотрела на него в ответ, пока что-нибудь не отвлекало от этого бестолкового занятия одного из них.
После отъезда Ласе Грегори ещё дважды просил Милдрет выбраться из замка через окно. Один раз отправил её в деревню за вином, а второй просил отнести внеплановую записку Воробью, когда тот прислал письмо с жалобой на Армстронгов. Ничего, кроме сочувствия, Грегори ему выразить не мог. В данном случае он был полностью на стороне дяди – начинать войну осенью смысла не было. Чем и пользовались шотландцы, совершая свои короткие набеги.
На третий раз Милдрет криво улыбнулась и загадочно посмотрела на него.
– А не хочешь прогуляться сам?
Грегори пару секунд смотрел на неё в недоумении, а затем бросился к окну и, оскальзываясь на мокрых после дождя камнях, принялся спускаться по верёвке.
Милдрет стояла и молча с улыбкой смотрела на него. Ей нравились эти взрывы – будто всполохи пламени опаляли теплом и снова исчезали в камине, за маской вечной холодности.
Она отчётливо видела, какой Грегори с другими – и какой с ней. Она и сама пока ещё оставалась в чём-то «одной из других», но чем дальше, тем чаще приоткрывалась для неё эта маска.
Грегори часто был заносчив, но если рядом с Милдрет эта заносчивость проявлялась вспышками, то в общении с другими не проходила никогда. Вежливость Грегори всегда отдавала таким презрением к окружающим, что казалась оскорблением. И только с Милдрет он бывал просто живым.
Грегори мог поссориться с любым – от лорда до последнего конюха. Для него не было никакой разницы, со всеми он был до наглости честен и до хамства вежлив. Сколько бы ни говорили ему Милдрет и Тизон о том, что свои мысли иногда следует держать при себе, толку не было никакого – Грегори продолжал высказывать все свои претензии в лицо. Многим его манеры не нравились, и те, кто ещё недавно сомневался в том, чью сторону занять, теперь поддерживали более спокойного и верного традициям рыцарского сословия наместника. Но немало было и тех, кому нравилась эта прямота. Грегори по-прежнему почти не имел возможности выбираться в замок, чтобы разговаривать с кем-то напрямую, но Милдрет слышала достаточно разговоров о нём.
Роман Грегори с Ласе домашние понимали однозначно: как попытку сэра Генриха упорядочить линию наследования. Наместник не имел собственных сыновей. Его вполне устраивала перспектива оставить наследниками Грегори и свою дочь. Но те, кто знал Грегори, были уверены, что он никогда не пойдёт на подобный компромисс. Грегори не стал бы ждать, когда ему исполнится двадцать или более лет, чтобы вступить в собственные права. Напротив, многие задавались вопросом – чего он ждёт? И другие тут же отвечали им: «Посвящения в рыцари».
В ту ночь, когда Грегори и Милдрет в первый раз выбрались за пределы замка вдвоём, они в самом деле посетили деревню и купили бурдюк вина, но в замок его не повезли.
Грегори отобрал у одного из крестьян крепкую кобылу, обещав, что с ним расплатятся люди Воробья, и, усадив Милдрет у себя за спиной, погнал лошадь к реке.