Тундра не любит слабых

Оказалось, что матросы, свободные от вахты, пристают к белому медведю, разгуливающему метрах в ста от корабля. Несколько собак, прибежавших со станции, крутились вокруг мишки, яростно лаяли, но держались от него на приличной дистанции. Медведь был настроен благодушно: судя по темно-красному пятну на льду, он только что закусил целой нерпой. Отяжелевшему от еды, ему хотелось посидеть, отдохнуть спокойно, а идти для этого куда-то далеко, за торосы, было, вероятно, лень. Он, не оборачиваясь на крики людей и лай собак, неторопливо ковылял по льду, подыскивая местечко, где бы прилечь. Собак злила его невозмутимость, матросов, по-моему, тоже: все-таки противоестественно, что дикий зверь разгуливает рядышком, точно в зоопарке, и ни капельки не боится.

Капитан подавал гудки, желая вспугнуть медведя и привлечь внимание людей. Он потом объяснил мне причину своего волнения: медведь мог рассвирепеть и броситься на матросов. Они безоружные. И хотя до ледокола каких-то сто метров, от медведя не убежишь. Он оленя догоняет, а на вид — увалень.

— Тоже, нашли забаву, — сердито сказал капитан. — Побывали бы у него в лапах — знали бы, как шутить.

У Сергея Демина, капитана ледокола, жизнь сложилась чрезвычайно занимательно. Подростком несколько лет беспризорничал, объехал в «собачьих ящиках», под вагонами и на их крышах всю страну. Потом угодил в детдом, там взялся за ум, получил специальность слесаря. А жил в то время в портовом Владивостоке, на пороге моря. И море властно потянуло его к себе. Сначала был юнгой, потом назначили камбузником, помощником пароходного кока. Чуть было не стал поваром, да однажды получил крепкий подзатыльник от своего шефа за плохо вычищенную кастрюлю, обиделся и ушел на другой пароход. Вернее, на ледокол «Добрыня Никитич». И вот тут-то началось подлинное приобщение Демина к морю. Капитан ледокола Николай Максимович Штукенберг заставил юношу учиться, поступить заочно в мореходное училище.

С 1931 года Демин связал свою жизнь с Арктикой. Плавал на «Седове», «Ермаке», «Литке», «Красине». Юнга стал штурманом, затем и капитаном. На груди Демина два ромбика: он окончил академию морского флота и институт инженеров водного транспорта. Человек он умный, интересный, знающий, слушать его можно часами.

По поводу дневного происшествия с медведем за ужином в кают-компании завязался вежливый спор: правилен ли запрет охоты на белого медведя или надуман. Как всегда в таких случаях, спорящие разделились на две группы: рационалистов и романтиков. Первые утверждали, что от белого медведя нет никакой пользы: оленей задирает, нерпу жрет почем зря, рыбу, на человека иногда нападает. Почему же его не стрелять? Оставить какое-то количество для зоопарков, остальных — под корень. Вот на лосей тоже запрет существует, а сколько они леса губят!

Романтики возражали. Они доказывали, что в мире все взаимозависимо. Вот китайцы искоренили воробьев, крестовый поход против них объявили. А что получилось? Всякие червячки-гусеницы почувствовали себя вольготно: пропал урожай. И у нас есть проекты, как избавить тундру от гнуса. Сплошная химообработка пастбищ и так далее. А ведь это может выйти боком: миллионы перелетных птиц лишатся пищи. Так и белые медведи. Они, по сути дела, играют роль санитарной инспекции: здоровую нерпу или оленя труднее поймать, чем слабую, больную. Нет, в естественный отбор вмешиваться нельзя, и запрет охотиться на медведя правильный…

После пребывания на полярной станции я чувствовал себя в кают-компании не в своей тарелке. Привык к простоте, непритязательности зимовщиков. Здесь же все было очень чинно, я бы даже сказал, аристократично. Крахмальные скатерти, сверкающий никель приборов, фарфор. Молчаливые и точные официантки в белых наколках и передниках. Сидящие за столом моряки отличаются безукоризненными манерами. Прежде чем сесть за стол или встать из-за него, каждый спрашивает разрешения у капитана. Никто не разваливается в кресле, не курит за столом. Разговоры ведутся негромко, вполголоса. Все в отлично отглаженных форменных костюмах, в сорочках с черными галстуками.

Посмотришь на них — и не верится, что люди уже несколько месяцев не видели берега, не бывали на Большой земле. Потом я понял, чем вызвана эта почти английская сдержанность, подчеркнутая дисциплинированность, некий аристократизм. Кое-что идет от традиций, повелевающих уважать свой корабль и вести себя, какое бы ни было у тебя настроение, по-джентльменски. Тем более, если ты занимаешь командирскую должность и служишь примером для подчиненных. Но в основном все-таки эта подтянутость моряков вызвана сегодняшним днем, требованиями жизни. В многомесячном плавании вдали от берегов очень просто махнуть рукой на манеры и внешний вид: все равно, мол, красоваться-то не перед кем. А тут уже остается один шаг до тех срывов, которые потом лихорадят коллектив.

…Утром следующего дня ледокол поднял якорь и вышел в море.