Тундра не любит слабых

— Ты слушай меня-то, — продолжал свое старик, — положи мою говорку в ухо. Пускай она у тебя в голове останется. В старое-то время чум баба хранила. Мужик еду искал. Дикого добывал. Гусь добывал тоже, рыбу ловил, куропатка ловил. Совсем охотники долго ходили. Как уйдут далеко, так бабы ждут в чумах. Не гостевать же ходили они, всем еду добывали охотники. Как баба чум бросит, если и ждет долго? Не бросит… Однако бывает, мужик-то совсем хороший охотник. Все стойбище кормит. А бабу совсем плохую найдет. Пускай много оленей добудет, она запас не оставит, парки не сошьет, будет он голодным сидеть, раздетый будет, даром добытчик хороший. Всю жизнь баба делает.

Старик был прав. Только у нас — горожан — еда и одежда не главное. Понимает ли он это?

— Однако бывает, первый-то хорей все равно худой, — прервал опять мои мысли старик, — однако тогда ум придет, хороший какой-то найдешь. Ученый ты будешь тогда.

Старик опять был прав.

— Мы еще с тобой поживем, старик, — перебил я его рассуждения.

Он вскинул на меня удивленные глаза, подумал немного и ответил:

— Однако умирать скоро не будем…

— Конечно, не будем, и никому не дадим захиреть, — раздался с порога веселый голос.

Это был Серега, только что сменившийся с вахты. С ним пришли остальные ребята, с которыми я еще не был знаком, — новая смена.

Мы сели за стол, и через полчаса на нем ничего не осталось.

Пурга к ночи утихла, как и обещали зимовщики. Я выехал обратно и добрался без приключений…

У Эдди сидел Акай. Он был хмур. Голова его была почему-то перевязана платком.

— Чего голову завязал? — спросил я его с порога.

— Болит, — ответил он кратко, не вытаскивая изо рта трубки.

— Тут без тебя целая баталия произошла, — сказал Эдди.

— Прямо африканские страсти за семьдесят вторым градусом северной широты.

Акай только хмыкнул, но не поддержал разговора.

После беседы с Эдди выяснилось, что Акай крупно поссорился со своей старухой Чаре. Накануне он взял из домашней кассы какую-то сумму денег и отправился в магазин, чтобы купить себе несколько рубашек. Намерения были самые благие. Но старик встретил по дороге своего приятеля, приехавшего от стада, и решил отпраздновать это событие. Его приятель тоже приехал в поселок с самыми серьезными планами, но искушения преодолеть не смог. Они купили несколько бутылок красного вина и, чтобы укрыться от глаз своих благоверных, уехали на одной упряжке в тундру. Там они отыскали полуповаленную лиственницу, корневища которой образовали хороший ветровой заслон, и принялись за бутылки. Натаку, ехавший в поселок мимо этого места, застал их уже распевавшими песни. Добродетельный Натаку подъехал к ним и спросил, чем они здесь занимаются. Подгулявшие старики ответили, что они решили покинуть своих старух и поселиться здесь. Натаку пришел в ужас. Он решил, что они замерзнут, если останутся под кровом этого корневища. Он спрашивал их, как же они собираются здесь обосноваться, если у них нет даже теплых шкур — нюков для чума.

— Наплевать на нюки, — отвечали старики, — зато здесь шестов навалом, — и показывали при этом на многочисленные корни, отдаленно напоминавшие остов чума.

Натаку решил, что ему стариков не уговорить. Он погнал упряжку к поселку, и скоро слух о буйстве Акая облетел всех. Гнев жены Акая, Чаре, был неописуем. Она, даже не надев теплого комбинезона поверх тонкого домашнего, взяла у кого-то оленей и помчалась на розыски главы семейства. Можно представить, каково было старикам, когда они увидели Чаре. Она действовала решительно и сурово. Бунт был мгновенно подавлен с помощью увесистого хорея. При этом пострадала не только голова Акая, которую супруга украсила солидной шишкой, но и ребра его собутыльника. Когда сопротивление стало невозможным, старики покорно воссели на нарту и под конвоем возвратились в поселок. Чаре под взглядами десятков любопытных глаз ушла в чум, заявив, что Акай может отправляться куда угодно.

Бедняга пришел к нам. Он повязал голову платком, чтобы все знали о скверном нраве его половины, и решил у нас же заночевать. Мы выделили ему надувной матрас и одеяло. Он улегся на полу и затих.

Не прошло и часа, как явилась с визитом Чаре. Она тревожно оглядела наше обиталище и вздохнула с облегчением, увидев Акая за ящиками. После этого на его ушибленную голову обрушился такой поток брани, что он даже глаза закрыл. Чаре кричала так громко, что на улице всполошились собаки и стали лаять на наши окна.

Чаре выпила предложенный стакан чая и ушла, вызывающе гремя медными украшениями. Акай после ее ухода ободрился, сел и попросил чаю.

— Где ты нашел себе такую старуху? — спросил я его. — Наверное, все стойбища объехал, пока отыскал эту Сигены.

Я был здорово рассержен на Чаре за шум в нашем доме и поэтому позволил себе так нехорошо ее назвать: сиге — по-нганасански означает некое сверхъестественное существо с одной рукой, одной ногой, одним глазом и огромной глоткой, пожирающее людей, если они подвертываются. То есть я назвал ее людоедкой.

Акай обиделся.

— Однако моя старуха совсем хорошая, — заявил он.