В тот раз Герберт не согласился, но потом, через несколько дней и не один десяток таких вопросов, его удалось разговорить.
— Я никогда никому не говорил об этом, — начал он, усмехнувшись, — Но я очень боялся спать в детстве…
С самого детства сон был для Герберта провалом в небытие, нырком в очень страшное, непознаваемое. В этом аспекте жизнедеятельности, а точнее в его осознании, как и в осознании многих других аспектов, он видел издевательскую иронию природы.
Так он и жил всё время до катастрофы.
Школа — университет — после этого работа в районной больнице, не раз и не два Герберт ловил себя на мысли о том, что он близок к суициду, хотя бы из чистого интереса и упрямства.
А вот тут вот взяло и случилось.
Герберт до сих пор помнил этот момент. Это случилось утром. Десятого числа того месяца, который идёт в начале года. Пост, кстати, Герберт не держал, но всё равно пытался быть умеренным, хотя бы в память о матери.
Он подошёл с чашкой чая к холодильнику, что стоял у окна в кухне, и выглянул в это самое окно, потому что стена напротив как–то странно переливалась всеми цветами радуги.
Поглядеть было на что.
Солнце, с ним что–то творилось: словно бы его затмевало тысячью затмений по очереди, но каждое из затмений лишь окрашивало его в разные. Свет пульсировал, словно билось гигантское сердце. И в определённый момент небо полыхнуло красным, солнце засветило ярче, а потом тусклее. На несколько секунд сквозь побледневшую синеву проглянула, ставшая гораздо больше обычной, огромная фиолетовая луна.
Герберт уронил чашку и потерял сознание.
А когда он очнулся — земля уже была гнилой, а солнца вовсе не было на небе.
Герберт почуял, куда ветер дует, уже тогда, когда увидел проезжающий по улице армейский КрАЗ, забитый разной техникой, а может просто в нём проснулась генетическая память. Спешно он собрал всё ценное, забил багажник машины едой и двинулся на дачу.
А город в тот момент ещё можно было назвать даже спокойным, просто иногда люди прыгали из окон, иногда делали менее или более странные вещи, да ездили туда и сюда скорые, полиция и машины с синими номерами.
Герберт с трудом сдерживался, ему хотелось вдавить газ в пол, но другие машины часто сталкивались, а Герберту такого не хотелось.
Выехав из города, он всё–таки прибавил скорости, благо дорога была почти что пустая, хотя тут и там тоже дымились машины. Луна светила с неба особенно зловеще.
В общей сложности на то, чтобы прибыть на дачу, Герберт потратил несколько часов. На то, чтобы разобрать всё привезённое в машине, ушли остатки дня. Город заполыхал тем же вечером. Герберт долго смотрел на зарево.
На следующий день он уже готовился встречать соседей. Он не очень хорошо знал их и был уверен, что они наверняка приедут. Но этого не случилось. Ни в первую неделю, ни в последующие дни. Герберт остался совсем один. Может быть, он и мог бы переживать, но у него появилось слишком много дел. Очень скоро он понял: всё, что было закопано в землю, тоже как бы сгнило, и есть это стало нельзя, хотя Герберту хотелось. Привыкший мыслить рационально, он сразу поймал себя на необъяснимом желании впиться зубами в выкопанную, даже не очищенную ещё от земли картошку. Поняв, что так быть не должно, он выкинул её подальше и отправился искать припасы в соседних домах.
В тот вечер, уставший из–за перетаскивания солений к себе, он первый раз за долгое время уснул без страха и переживаний, лёг на кровать и отключился.
В покое и благополучии Герберт жил как настоящий король, понемногу став весь посёлок воспринимать своей собственностью. Каждое утро он просыпался и обходил все дома, заглядывая в каждый. У него не было оружия, но сам процесс обхода своих владений доставлял ему удовольствие. После обхода — завтрак, после завтрака — поиск новой еды, Герберт аккуратно исследовал территорию на своих двоих, и держался подальше от большой трассы. Как–то раз, увидев издали компанию людей, идущих из города куда–то в сторону, Герберт внимательно следил за ними пару часов, но ни словом ни делом не дал понять, что он рядом.
Спокойная жизнь Герберта закончилась, когда к нему приехали.
Это произошло в один из дней, ближе к обеду, когда Герберт лежал на крыше своей дачи и читал «Божественную комедию» (ему нравилось содержание, хотя слог он считал тяжеловесным и архаичным). Он ещё издали увидел едущую по просёлочной дороге машину и сразу вспомнил, что это машина Ивана, поэтому не стал прятаться и спустился вниз, спокойно сложив руки с книгой на груди.
Герберт слышал, как машина остановилась за забором, как её двигатель заглох, как хлопнула дверь. В железные ворота застучали.
— Иван? — спросил Герберт, подойдя к ним.
— Да–да! Открывай!
Герберт открыл, Иван бросился к нему, Герберт всё так же стоял, сложив руки.
— Ты живой! Я просто… не думал… — Иван протянул руку, Герберт её пожал. — Я уж думал, что ты не выжил! Полгода ни слова…
— Я уехал ещё в самом начале.
— Уехал?
Иван оглянулся, не видя машину Герберта, которую тот давно отогнал в удобный соседский гараж, слив бензин и сняв аккумулятор для сохранности.
— Так… так как ты тут?