Турбо Райдер (сокращённая версия)

Человек начал не с прихожей и даже не с зала. Он легко прошагал по мягкому ковру в одну из самых больших комнат. В ней он расположил большую двуспальную кровать и два шкафа. Комната была очень светлой из–за большого окна, и в ней чего–то не хватало.

Хорошенько подумав, человек поставил рядом с окном мольберт, и он идеально завершил композицию комнаты.

— Хорошо? Или чего–то не хватает? Я… я не знаю…

Человек не мог понять что же не так, и потому вышел.

Другую комнату он, повинуясь какому–то лёгкому порыву игривости, сделал такой, какой всегда мечтал видеть свою комнату в детстве: всю в картинках из любимых книг и, конечно же, не забыл фотографию матери. Она была похожа на Веронику Лейк (вы же видели «Оружие для найма»?), только брюнетка. Человек смотрел на эту фотографию и…

— …что? Я… но ведь…

Его пронзила догадка.

Он кинулся бежать, выбежал из пустых комнат наружу и смотрел на построенный им дом. Гулкие звуки капель пробивались в подсознание, и вокруг него тоже начал идти дождь. Человек мок, но всё ещё стоял, опешивший. Потому что это был его дом, дом его родителей, пусть и построенный из других…

— …что?!

Стоило лишь моргнуть, и дом, словно окутавшись на долю секунды туманом, предстал таким, каким он и был в реальности. Человек ещё немного постоял под дождём и вошёл внутрь. Он прошёл через железные, крашеные зелёный цвет ворота, смотря на огородик, на то место, где он когда–то закопал своего отца. Зашёл в дом, разулся и медленно обошёл все комнаты.

— Словно бы и не уходил, да? П… Кхм… Пап? Папа, ты здесь?

Тишина. Ничего.

Человек ринулся наружу и быстро, голыми руками, ломая ногти, раскопал место, где должен был быть захоронен отец, но там тоже было пусто, ни костей, ничего, только земля. Человек спрыгнул в яму и стал копать глубже. Дождь лил всё сильнее и сильнее, заполняя яму, но человек не обращал внимания, откидывая вверх мокрую грязь.

В один момент он понял, что от бесконечного копания руки у него устали, а кровь из под сломанных и сорванных ногтей даже уже и не идёт. Он посмотрел вверх и сквозь мутную грязную воду увидел слабый отблеск фиолетовой луны. Человек понял: воздуха нет, ничего нет, и, самое главное, нет отца. Где он? Где он? С силой оттолкнувшись, человек поплыл наверх.

Яма не кончалась. Не ощущались ни удушье, ни страх умереть, лишь сильнейший, очень непонятный дискомфорт. Никак невозможно было понять с чем он связан. В мыслях человека мелькали образы матери и отца, от образа матери становилось только хуже, становилось лишь острее и больнее.

— А–а–а-а-а! — закричал человек, вырвавшись из ямы, только там, на воздухе, он ощутил, как же давно не дышал, его вырвало, человек всё равно кричал, выблёвывая, истекая слюной. — А–а–а-а–а–а! Ненавижу!!! А–а–а-а-а! А–а–а-а-а!!!

Он разбежался и впрыгнул в дом через окно, вломился в него, проломил стекло, оконную раму, спотыкаясь и падая добрался до своей комнаты.

Грязный и мокрый, весь в порезах, он вбежал, схватил фотографию матери.

— А–а–а-а-а!

Фотография полетела в стену. Треснула рамка, звенькнуло, разбиваясь, стекло, фотография упала, а по стене, куда она попала, пошла трещина, распространяясь всё быстрее и быстрее, захватывая другие стены, потолок и даже пол. Человек знал, что трещина бежит, множится. Застонали, прогибаясь, стены, начал лопаться шифер на крыше, пол задрожал, доски трещали громче и громче. Человек всё стоял, тяжело дыша, до последнего, и в момент, когда дом начал разваливаться, когда всё уже повалилось прямо ему на голову, он открыл глаза.

Вокруг была всё та же лаборатория, всё та же тишина, всё так же шёл дождь за окном, а человек был в полном в порядке, сухой, без порезов и сорванных ногтей, и лишь по лицу, от глаз, шли вниз два тонких влажных следа. Сил на то, чтобы протянуть руку и вытереть их у человека не было, он не мог даже двинуться, словно действительно только что выкопал голыми руками яму и вломился в чей–то дом прямо через закрытое окно.

Нельзя было сказать, сколько он так лежал, но было это достаточно для того, чтобы Герберт вернулся в лабораторию.

Хлопнула дверь и стало слышно невнятное мычание и говор — человек знал, Герберт всегда что–то бормотал, проговаривал вслух куски мыслей.

— Привет… ты чего это?

Герберт быстро подошёл к клетке, его лицо покраснело, ноздри расширились, но говорил он спокойно и чётко:

— Что с тобой? Тебе плохо? Сердце?

Человек повернул к учёному голову, движения давались ему тяжело. Как рассказать ему об этих так и не ушедших чувствах? О доме? Об отце, которого хочется ненавидеть, которого нужно ненавидеть, но которого так трудно ненавидеть? О матери, за которую нужно мстить, но… но зачем? Как рассказать ему, что даже в мыслях не удаётся построить надёжное, крепкое убежище, что даже оно оказывается старым домом, откуда ушёл?

И человек ответил:

— …ождь… — горло у него пересохло настолько, что он поначалу не мог нормально говорить, ему пришлось повторить. — Дождь…

— Что?

— Дождь… — повторил человек и постарался улыбнуться, но не знал, вышло у него или нет. — С момента, как это началось… никогда не видел дождя. Понимаешь?