Турбо Райдер (сокращённая версия)

— Это не жизнь… — вздохнул Герберт. — Ты этого не поймёшь. Это не жизнь.

— Ты так говоришь, словно уверен, что есть другие города, другая жизнь вне…

Договорить человеку не удалось:

— Конечно, есть! Раз выжили мы, то почему не мог выжить кто–то ещё?! Должны! Обязаны были выжить!

— Разве обязаны? — спокойно ответил человек. — По–моему, ты рассуждаешь так, словно они обязаны не просто так, а конкретно тебе. А они не обязаны. Никто не обязан. И это не только городов и людей касается.

Герберт, снова красный, смог выдавить из себя лишь:

— Что?!

— Да. Нормальность, ты который раз про неё говоришь. Почему ты считаешь, что настоящая нормальность должна быть такой, какой хочется тебе? Как–то раз ты смеялся надо мной и говорил, что, может быть, это ты ненормален. Может быть, ты в самом деле ненормален, а?

— Я не пью бульон из человечьих стоп и грязи!!

— А может быть, это и есть нормальность? Мир изменился.

Ответить Герберт не удосужился, не мог или не хотел — трудно сказать. После слов человека он молча смотрел в одну точку тридцать секунд, а может, даже больше, и лишь потом ответил очень тихо, почти шепотом:

— Изменился? Если и так, то скакнул назад. Это словно… словно бы это какое–то средневековье. Феодализм. Мелкий феодализм. Мэр — феодал, который управляет городом со своим верными тёмными рыцарями…

Договаривал Герберт уже у стола, грустно разбирая бумаги:

— Говоришь, мир изменился? Это для тебя он изменился. У меня всё так же и даже хуже. Работа. Начальство. Мэр требует с меня лекарство, что я могу сделать? Нет никакого лекарства и не будет, а срок поджимает. Трудно в таких условиях принимать чужую нормальность.

— Но ведь…

— Вот тебе и «но ведь», — Герберт грустно усмехнулся. — Скажем так, у нашего мэра против меня пунктик. Такие, как я, и тараканы, слишком много плохого ему сделали, наверное.

— Такие, как ты?

Герберт махнул рукой:

— Забей… Ладно. Я тебя понял, это главное. Кто знает, может ты и прав… Может быть и… А… — он не договорил.

— Да погоди ты. В чём прав–то? Если я сказал что–то, что тебя обидело, то извини, правда!

— Меня ничего не обидело. Просто… — Герберт тяжело вздохнул. — Хочешь послушать ещё? Про меня, про город, про мэра… про вот это вот всё.

Человек, подумав, ответил:

— Да, — сказал он. — Хочу.

…Герберт не думал, что сентиментален, но он понял, что ошибался. Он в полной мере ощутил это, проснувшись в свой день рождения и первым делом подумав о песне «Я куплю тебе дом».

Странно.

Воспоминания об этой песне у Герберта были только из молодости, такие часто слушала его мать, сам всегда относился к шансону с лёгким презрением, но сейчас…

У ванного зеркала, умываясь, Герберт повертелся во все стороны. Отвисший живот, грудь тоже отвисшая. Это и называется вхождением в старость? Сорок шесть лет — самое время, чтобы начинать привыкать. Никаких эмоций у Герберта не было, ни по поводу старости, ни по поводу своего дня рождения, лишь только крутилась эта навязчивая строчка из припева:

— А белый ле–е–ебедь на пруду–у–у… — оказывается, он её ещё и напевал.

Странно.

Ещё этот дождь… Герберт не мог припомнить, шёл ли с момента его возвращения в городе дождь, и это его злило даже больше, чем то, что он не смог найти зонт и шёл под дождём просто так.

— О… Герберт… — сказал Иван, уже ждавший его у мэрии. Конечно же сухой и с зонтом. — А ты…

— Да, нет зонта. Ну, что? Идём?

— Он занят пока…

Герберт достал пачку сигарет и досадливо крякнул: промокла. Неприятно. Сигарет больше не выпускали, и цена на оставшиеся росла буквально на глазах.

Иван хихикнул.

— Не смешно.

— Извини… — Иван съёжился, словно прячась от капель дождя. — Да не бойся ты, всё в порядке будет…

— Я и не боюсь, — хмуро ответил Герберт. — Вот ещё… Лекарства нет. И не будет.

Ответить Иван не захотел, лишь коротко вздохнув.

Дальше стояли молча.

В глубине души Герберт надеялся, что Иван вспомнит о его дне рождения, ведь до всей этой свистопляски с заражением он знал эту дату, но нет. Герберт косо поглядывал на коллегу, но понять его мыслей не мог. Тот стоял, совершенно как обычно, в мыслях о чём–то своём.

Из мэрии вышло несколько людей в чёрной униформе.

— Всё, пойдём.

Герберт зашёл вслед за Иваном. Их пропустили сразу же, без обыска, охрана всё в той же чёрной униформе вообще не обращала внимания на двух учёных.

В кабинете мэра, как называл себя Феоктистов, всё было точно так же, как и в первую встречу, разве что теперь Герберт заметил, что глаза у мэра очень светлые, что в них светится ум, но всё это подёрнуто какой–то ленью.

— А… явились… ну, садись, рассказывай давай, почему сроки валишь, почему не работаешь…

Иван сел на стул первым и кивнул Герберту как–то слишком радостно, тот сел быстро, плюхнувшись, упав на стул.

— В смысле «не работаешь»? — переспросил Герберт

— В прямом, — отрезал Феокистов, легко хлопнув по столу. — Че думаешь, я тупой что ли? Если нихуя не понимаю в этих ваших бумажках, то че, можно наёбывать меня? Не–е–е… — мэр рявкнул. — Где лекарство?!!

— К…какое… — Герберт опешил, на него уже давно никто не кричал.