Всю храмовую главную залу теперь занимали многочисленные койки, поставленные одна на другую, многоэтажные. Там, где коек не было, лежали матрасы. На некоторых койках и матрасах лежали люди, всё в тех же персиковых одеждах. Проходя мимо них гуру кивал одним, перебрасывался парой слов с другими, сохраняя при этом величественный вид.
Главным изменением, конечно, была деревянная стена, отделявшая теперь часть храма, в которой располагался алтарь; дверной проём в этой стене, вырезанный кривовато, занавешивала цветастая плотная ткань, через которую старик уверенно прошёл и жестом позвал Герберта за собой.
Внутри, в этой импровизированной комнате, убранство оказалось на удивление роскошным. Герберт увидел хорошую двуспальную кровать, крепкий дубовый стол с дубовыми стульями из того же набора, ворсистый ковёр, пахнущий свежестью, вычищенный.
На столе, напротив одного из стульев, располагалось большое серебряное блюдо с тарелкой приятно пахнущего супа.
Герберт весьма сильно удивился:
— Свинина? Говядина? Вам же нельзя мясо?
Гуру, расположившись на том самом месте, с удовольствием и наслаждением вдохнул запах бульона:
— Говядина. Я — гуру, мне можно всё, что я захочу. Вам может тоже…
— Нет, — отказался Герберт. — Я не голоден.
— Тогда, если вы позволите… Извините, я ем один раз в день.
Быстро работая ложкой, старик опустошил тарелку, его впалые щёки то надувались, то сдувались, когда он глотал суп. Закончив с основной частью, он отложил ложку, взял прямо руками большой кусок мяса и проглотил его в два укуса, затем вытер жирные пальцы о свой персиковый балахон.
— Извините мои манеры, но у нас так принято, — мягко сказал старик, поёрзав на стуле.
— Это удивляет меня меньше, чем ваш отказ от вегетарианства.
— Ох, да что вы к этому так прицепились? — гуру махнул рукой и улыбнулся, зубы у него оказались излишне жёлтые, как у сильно курящего человека. — Знали бы вы, что делали гуру в США и других странах до всего этого… Педофилия, воровство миллионов долларов… То, что я позволяю себе есть мясо, это просто… — он сморщился и повёл пальцами. — В конце концов я — гуру, и я решаю, что мне можно, а что нельзя.
— Очень хорошо быть гуру.
Старик засмеялся.
— Ещё как… Так зачем вы пришли, Герберт? Уж явно не затем, чтобы сделать что–то со мной или моими ногами, так?
Как бы подтверждая свои слова гуру сдвинул назад стул и закинул ноги на стол, подвинув ими серебряное блюдо. С грязных подошв на дубовую поверхность упало немного грязи и гнилой земли.
— Ваши ноги — интересная штука, — ответил Герберт, подпустив в голос изрядную долю сарказма. — Но вы не хуже меня знаете, что трогать вас мне нельзя.
Ответом ему снова послужил немного визгливый, неприятный в данный момент смех старика:
— Ещё бы… У меня только здесь человек пятьсот, а если я захочу, я подниму весь внешний город! И ваши гопники, уж простите, вам не помогут.
— Я называю их рыцарями. Тёмные рыцари нашего города.
— Слишком поэтично, Герберт. Гопники они и есть гопники.
Герберт пожал плечами, вышло у него излишне нервно, хотя причина была проста: у него просто затекла спина. Пользуясь возникшим молчанием, он быстро осмотрелся. Судя по следам на полу, алтарь выломали и вынесли. В душе Герберта всколыхнулось было сожаление, но тут же оно утихло.
Гуру внезапно придвинул стул ближе и быстро спросил:
— Так всё–таки, что вам нужно, Герберт?
И Герберт ответил так же быстро и прямо:
— Мне нужна ваша помощь. А если точнее, то один из ваших людей. Достаточно решительный и сильный, но которым вы не слишком дорожите.
Гуру нахмурился:
— В смысле «не слишком дорожу»?
Предстояла самая трудная часть плана — объяснение всего. Герберт не представлял, что будет делать, если гуру откажется, а потому быстро, как мог доходчиво, постарался обрисовать гуру свою задумку.
Лицо того менялось по ходу рассказа не один раз.
— Надо же! — сказал он, расширив от удивления глаза, когда Герберт рассказал про нитроглицерин.
А потом, когда речь зашла о роли его человека, он вообще схватил себя за бороду:
— Вот так вот просто? Ох–хо–хо, как же это вы так смогли?!
Но Герберт видел: старик боится и опасается. Не доверяет. Логично, ведь причин для такого у него нет.
И правда, гуру, огладив всколоченную длинную бороду, сказал, когда Герберт закончил рассказывать:
— Это всё очень интересно, конечно… но с чего вам это делать?
— Феоктистов не самый плохой лидер, я признаю, — спокойно ответил Герберт. — Возможно, именно благодаря ему город выстоял. Но мне не нравится, что город — его личная кормушка. Он никому его не отдаст, никуда нас не выпустит, и при малейших подозрениях…
— Я это знаю. И знаете что? Меня это устраивает. Мне, как и Феоктистову, не очень нужны конкуренты. Здесь у нас РПЦ нет, а если она осталась там, в других городах?
Гуру покачал головой и недовольно вздохнул, продолжая:
— Мне очень повезло, знаете ли. Я получил ровно то, что хотел, и даже чуть больше. Так что рисковать ради того, чтобы сделать что–то там Феоктистову…
Такого ответа Герберт вполне ожидал и был к нему готов.
Он положил руки на стол и посмотрел на гуру немного исподлобья.