Турецкие письма

Часто вспоминается мне предсказание бедного нашего господина. Однажды, когда я отчитывался ему о покупках (потому как тем, что требовалось из одежды и домашней утвари, ведал я, и человек, который делал по моему распоряжению покупки, отчитывался передо мной, я же этот расчет показывал князю), и невредно будет сказать заранее, что у бедного был такой характер, что в расчеты он не вникал, не смотрел, за что отдано тридцать или сорок талеров, но ежели что-нибудь было куплено очень дешево, за десять или двенадцать полтур, или очень дорого, то в таких случаях он всегда искал подвох, — словом, в расчете зацепился он за что-то, стоившее несколько полтур, и стал сердито мне выговаривать, что тут дорого заплатили, не надо было так дорого покупать. Я, противу своего обычая, возразил, потому как мне показалось, что он усомнился во мне, и я сказал мрачно: ежели он во мне сомневается, то пусть прикажет другому, пусть другой занимается покупками. На это бедный ничего не отвечает, только отдает мне в руки расчет и отворачивается, как я того и заслужил. Я ухожу. На другой день он ничего мне не говорит, я же напрасно жду; еще день, он опять молчит. Мне стало тяжело, потому как я понял, что поступил глупо. На третий день я уже не могу терпеть, вхожу к нему в кабинет, кланяюсь ему, со слезами на глазах целую ему руку и прошу прощения. На это великий человек обнимает меня и говорит: прощаю тебя, часто будешь ты меня вспоминать, когда я умру, часто будешь думать обо мне, но будет поздно. Ежели тогда я слушал эти слова плача, то и теперь вспоминаю их со слезами в глазах. Ибо все так и случилось. Так захотел Господь, да будет благословенно святое имя Его... Я говорил уже, что грустное письмо должно быть коротким, а потому заканчиваю.

122 Родошто, 2 decembris 1736.

Слава Господу, пускай нескоро, но прибыл к нам все-таки Йожеф Ракоци. Мы думали, приедут оба брата, но приехал только старший. Судно осталось в Галлиполи, сам же он с несколькими людьми добрался сюда по суше. Вчера вечером он, не пожелав заглянуть к нам, поселился на постоялом дворе. Узнав об этом, я сам отправился к нему. Несколько часов провел я у него и сегодня, а потом он уехал в Константинополь. Пока я не могу судить, что он за человек. Один Господь знает, каким он станет. Только заметил я, что он вспыльчив[427]. Прибыл он как раз вовремя, я должен этому радоваться, многих неприятностей я теперь смогу избежать, да и на содержание дома осталось у нас не больше десяти талеров. Но тот, кто дал нам зубы, даст и еду.

Письма о прибытии в эту страну князя Йожефа Ракоци [428]

123 Родошто, 2 januarii 1737.

Дай нам Бог начать и закончить этот год с Его благословением и утешением. Князь, проведя несколько дней в Константинополе, среди изгнанников, 17-го дня минувшего месяца вернулся к нам. Причина же его внезапного возвращения — в следующем: когда Порта узнала, что он прибыл в Константинополь, сразу же велела ему вернуться в Родошто. Ему и не нужно было ехать в столицу, и виноват тут Бонневаль. Потому как мир между Портой и императором еще держится, а еще потому, что император выступает посредником между Портой и москалем, и Порта не хотела давать императору повод для упреков, почему-де она пустила сюда еще и князя. Здесь весьма воздерживаются от того, чтобы как-нибудь не рассердить императора, потому как не хотят заводить себе двух врагов, им и одного пока достаточно. Вот какие причины привели сюда князя так быстро, а как он будет привыкать к нашей жизни, я и представить не могу. Но насколько я мог заметить, яблочко далеко упало от яблони. Да будет на всё воля Господня. В другой раз напишу больше.

124 Родошто, 8 martii 1737.