Турецкие письма

Да уж, кузина, выиграли мы от этих изменений много — от жилетки рукава. Ждали мы молодого князя как утешение, а принес он беду. Тот строгий порядок, который ввел у нас его отец и старался поддерживать столько лет и до последних дней старался нас к нему приучить, — сын его уже на третий день перевернул, с этого начав здешнюю свою жизнь. Настолько, что за короткое время от этого христианского порядка, достойного княжеского ранга, не осталось ни крупинки, все он разрушил, и дом наш наполнился туманом сплошного беспорядка. Уже по этому любой может судить, на что мы можем надеяться. Мы, служившие такому великому князю, каждый поступок которого был продиктован разумом, порядком и милостью. Теперь же видим мы только обратное: вместо порядка наступил сплошной беспорядок, вместо разума — суета и поспешность, вместо милости — гнев и непонимание; тридцатилетнее наше изгнание[429] никогда не казалось таким тяжелым, как в эти три месяца. Вот теперь-то мы по-настоящему вздыхаем по усопшему господину нашему, потому как с грустью вынуждены видеть большие различия между отцом и сыном; но тут мы уже ничего поделать не можем. Когда он прибыл, все имущество его отца я без остатка передал в его руки. Конечно, без попреков не обошлось, потому как лицемерные сотоварищи обвиняли меня во всех грехах, и, слушая эти обвинения, князь тайно присматривался ко мне. Но ничего, что нанесло бы ущерб моей чести, он не нашел — и прямо сказал мне об этом. Нет ничего лучше, чем идти путем праведным. Как было бы славно, чтобы он следовал по стопам отца, потому как нет сомнений, что и Порта приглядывается, что он за человек. Ты можешь спросить, кузина, как я все это выдерживаю. Да так, как остальные. Мне он не сказал даже «Бог тебе воздаст» за то, что я заботился о его имуществе, о его челяди. Вчера здесь было большое землетрясение, даже земля не хочет успокоиться под нами. Доброго здоровья, кузина.

125 Родошто, 20 julii 1737.

Дела наши здесь, кузина, идут беспорядочно и суетливо, все перевернулось; удивляюсь, что мы еще ходим на ногах, а не на голове. Конечно, Господь дал молодому князю много талантов, хороший разум. И ежели бы его учили, воспитывали так, как нужно, стал бы он человеком, достойным похвалы. Нужно было ему держать в узде свою натуру[430] еще в самом раннем возрасте, однако ему во всем дали свободу, а натура сделала его неуемным, переменчивым и взбалмошным, потому-то он такой вспыльчивый и непостоянный. Его никогда не учили, природа же не заставляла больше всего стремиться к тому, чтобы его любили, а не боялись. Так как воспитывали его не в изобилии, а только в большой свободе, он не знает даже, ни что такое бережливость, ни что такое правильное поведение, ни что такое необходимая щедрость, ни то, какова должна быть любовь к своей нации, потому как никогда он не жил со своей нацией вместе.

Уже стало известно, что в этом месяце император разорвал Пожаревацкий мир с турком[431] и, отказавшись от посредничества, стал на сторону москаля. Допустимо ли таким образом нарушать мир или нельзя, это пускай решают теологи, потому как насчет того они решили, что не христианское дело — заставлять неверных не соблюдать свою веру: ведь у турок Бог такой же справедливый и вечный, как у нас, и к турку он так же справедлив, как к нам[432]. Не знаю, когда и как разорвал мир турок, но знаю, что один христианский император точно его разорвал — и был за это наказан. На этом примере[433] можно учиться и сейчас. Турки если бы не надеялись, что Бог и сейчас воздаст им по справедливости, пришли бы в отчаяние: ведь они боятся и боятся не без причины, что должны будут воевать против двух великих и могучих императоров, которые вместе могут изгнать их из Европы (добавим: если Бог этого захочет). Может быть, и по этой причине Порта обратила свой взгляд на нас, а у нас и теперь дела в большом беспорядке. Заслуживаем ли мы другого?

126 Родошто, 13 septembris 1737.

Поскольку мир нарушен, то и Порта уже не видит необходимости следить за тем, за чем не могла не следить до сих пор; вот почему каймакам прислал нам с одним важным агой письмо, в котором сообщает князю: Порта желает, чтобы он привез нас в Константинополь. Порта хочет этим показать, что является заклятым врагом немецкому императору, а из нас норовит сделать пугало[434]. Бедный князь, живи он сейчас, что бы он думал и как бы поступил? Потому как я часто слышал от бедного: он не хотел бы, чтобы Порта воевала с немцами, потому как терпеть не может войны с турком, он скорее умрет здесь, чем увидит, что из-за него Эрдей подвергается разграблению. Конечно, мы поедем в Константинополь, но один Господь знает, для чего. Еще надо знать: в лагерь прислали нового визиря. Больше не стану писать, потому что надо готовиться: когда долго живешь в одном месте, его трудно покинуть. Доброго здоровья, кузина.

127 Константинополь, 21 septembris 1737.