Турецкие письма

Сегодня увидели мы, зачем живет человек на свете. Басня Эзопа оправдывается каждый день, ибо мудрец этот, даром что был язычник, всегда говорил истину. Однажды спросили его, что делают боги на небесах? Он ответил: все их дела — в том, кого возвысить, кого унизить, у кого отобрать, кому дать[437]. Это и случилось сегодня с визирем, который, вернувшись из лагеря, с большой помпой прошествовал по городу, хотя, может быть, и чуял, что будет, потому как вид у него был грустный. Едва оставил он знамя Магомеда во дворе султана и подошел к своему дому, как у него забрали печать, лишили его звания визиря, все его имущество конфисковали, а нынешний каймакам поднят был колесом фортуны на самый верх, чтобы сидеть там, сколько сможет. Имя его — Мехемет Дюмрюхчи[438]. К нам он до сих пор был добр, но мы пока еще не знаем, в чем тут дело. Этот визирь был главным таможенником, а умеет ли он воевать, видно будет. Это пускай у него голова болит, лишь бы он для нас был хорош. Доброго здоровья, кузина.

131 Константинополь, 25 januarii 1738.

Великий визирь вчера передал, что через три или четыре дня мы должны выступить для участия в войне, а чтобы сегодня мы пришли к визирю. Мы и отправились к нему с большой — мокрой — помпой, потому как был сильный ливень. Визирь усадил князя рядом с собой, через некоторое время велел принести кофе, на князя накинули куний кафтан, нам тоже выдали по кафтану. После этого визирь и князь встали, и визирь дал в руки князю этнаме[439], в каковом письме султан объявляет Йожефа Ракоци эрдейским князем. Князь тоже отдал визирю в руки договор, заключенный с Портой; они попрощались. И мы двинулись мочить наши кафтаны под дождем. После обеда султан прислал князю тридцать лошадей, половину из них составляли прекрасные кони, половину — обычные лошади, и к ним — венскую карету с шестью лошадьми. Словом, мы собираемся выступать, но собираемся по уже установившемуся обычаю, то есть в великолепной суматохе, потому как послезавтра должны двинуться в путь, хотим мы того или нет. А потому больше писать не могу.

132 Дринаполь, 4 februarii 1738.

Милая кузина, вот и прибыли мы сюда, прибыли, можно сказать, вплавь, потому как все время брели по грязи; но надо сказать и о том, как мы отправились из столицы. Закончив там комедию, а произошло это 27-го дня минувшего месяца, и собравшись с большой поспешностью, выехали мы после обеда, в редком и блистательном беспорядке. Поскольку в Порте и везде очень о нас заботились, Порта выпроводила князя из города с помощью двух капиджи-пашей; один из них все время будет рядом с нами, чтобы в дороге за нами присматривать, и будет еще дефтердар[440], чтобы платить. Тут мы пробудем дня два; мы заранее знаем, какое неприятное путешествие нас ждет, имея в виду погоду, дорогу и другие причины. Здесь князя встретили с большим почетом и уважением. В дороге длинное письмо писать не получится, потому заканчиваю и желаю тебе доброго здоровья.

133 Чернавода [441] , 19 februarii 1738.

Слава Господу, вчера прибыли мы сюда с большими трудностями, но здоровые. Вчера был постный вторник, но мы еще за день до этого начали поститься. Ежели будем и дальше поститься, как начали, то в конце станем голодать, потому как здесь ничего не нашли. Может, потом будет получше, потому как мы здесь на какое-то время останемся. Путь наш пролегал через большие снега, особенно когда мы пересекали горы; почти везде попадались хорошие болгарские деревни, где можно было найти еду и вино. Уже в тех деревнях было достаточно сала, что в Турции — очень редкое лакомство. Но прежде всего перед болгарской женщиной нужно перекреститься, только тогда она дает сало, иначе ни за что не даст. Причина — в том, что если она даст сала турку и другие это увидят, то ей придется плохо. Чернавода — место поганое, но деревня большая, в ней есть хорошие дома, население — наполовину влахи, наполовину болгары, немного турок. Но есть тут и богатые торговцы, торгуют они больше в Эрдее. Дома все построены одинаково. Написал бы больше, если бы было что. Остаюсь твой, милая.

134 Чернавода, 5 martii 1738.