Турецкие письма

Дальше не могу откладывать, потому как будет жаль, если вы узнаете это от кого-нибудь другого. Словом, милая кузина, второй сын князя[298], сбежав из Вены, поехал во Францию, а оттуда позавчера прибыл к нам. Можете сами судить, с какой радостью такой отец, как наш господин, встретил своего двадцатишестилетнего сына, которого никогда до сих пор не видел. Никто не может представить, какую любовь чувствуют отцы к сыновьям, — для этого надо быть отцом. Однако заметил я, что сын приветствовал отца не с той сердечной радостью, с какой должен сын приветствовать отца. Может, по природе своей сыновья не чувствуют такую большую любовь, какую чувствуют отцы; или же у одних эта любовь сильнее, чем у других. Хороший пример — сын короля Крёза, который, будучи немым, увидел, что враг хочет сзади сразить отца, и сделал над собой такое усилие, что смог крикнуть царю, чтобы тот оглянулся[299]. Про нашего герцога можно сказать, что юноша он красивый, умный и сообразительный, но лишь от природы, потому как никакая наука эти его свойства не развивала, хорошее воспитание не украсило. Это вроде красивой девицы, у которой, потому как воспитана она крестьянкой, ни в речи, ни в поведении нет изящества, а потому красота ее не будет такой ценной. Хорошая, тонкая обработка и золото делает более ценным. Каким бы хорошим ни был разум, его нужно украшать воспитанием и обучением. Даже необработанный алмаз — таков, как простой камень, который называют галькой. У нашего герцога никакого воспитания не было, и там, где он был, очень постарались, чтобы он ничему не учился; я удивляюсь, что он вообще умеет писать, хоть и плохо. Отец, который сразу же все это увидел, очень огорчился, но что поделаешь, даже камыш, когда становится толще, гнется с трудом. Старший брат его еще обретается в Вене; о нем говорят довольно много хорошего, когда-нибудь мы его увидим, об этом тоже много говорили. Как я заметил, характер герцога — тихий, не вспыльчивый, но сына по-настоящему не узнаешь, пока он под крылом у отца, а узнаешь, когда он вылетит. Неизвестно, как он сумеет привыкнуть к нашей монашеской жизни, потому как здесь развлечений для молодежи — совсем никаких. Я знаю, отец хочет угодить ему, посылает на охоту, едет и сам с ним, хотя в последний год охотится редко, а раньше — дважды в неделю. Хотя здесь он может охотиться сколько нужно, лишь бы забыл обо всем прочем. Я же думаю, что как раз все прочее он любит больше, чем охоту, но здесь приходится плясать только монашеский танец, другой музыки не услышишь. Я же так этот танец выучил, что, ей-богу, мог бы быть учителем танцев. Будь здорова, милая кузина! Гость еще совсем свежий, так что потом напишу о нем больше.

83 Родошто, 19 julii 1727.

Кузиночка, сегодня князь дал аудиенцию евангельскому Симеону[300]; ну, ежели и не самому Симеону, то, во всяком случае, его младшему брату. Сегодня у князя был армянский патриарх, у которого князь, закончив беседу и видя, что тот достиг известного возраста, спросил, сколько ему лет. Патриарх ответил: всего сто семь; однако он еще весьма крепок и здоров. Милая кузина, как прекрасно жить долго, особенно когда ты здоров, потому как больному радости в этом мало. Коли люди доживали бы до возраста прадедов, как это было бы хорошо! Прабабушка — дело более обычное, потому как женщины раньше выходят замуж. Коли девица выходит замуж тринадцатилетней, что совсем не редкость, то через год у нее может появиться дочь; через тринадцать лет она выдаст ее замуж, у той через год тоже будет дочь. Коли так пойдет дальше, то женщина сорока двух лет может стать прабабушкой. Не думаю, что ты с этим согласишься, но ничего не могу поделать. Ты и сама знаешь, что человек живет мало. Есть животные, которые живут куда дольше: орел, ворон, олень и другие; хотя точно мы этого не знаем. Намедни читал я, что Рауль, король Бургундии[301], часто садился на свою столетнюю лошадь. Но удивительно то, что долго живут главным образом рабочие люди: нет сомнения, среди животных больше всех страдает и больше всех трудится человек. И все-таки — сколько мы видим старых рабочих!