Турецкие сказки

Сообщив это, сын бея стегнул коня и уехал, а девушка тотчас же пошла домой, стала одевать, наряжать своего старшего сына и повесила ему на шею золотой амулет. Потом она одела и нарядила второго сына, повесила ему на грудь золотые часы, а после этого нарядила, украсила свою дочку, а головку ей покрыла шелковой шалью. И еще она научила детей одной песенке.

Вот трое детей — братья и сестра — взялись за руки и явились в сад к бею, распевая эту песенку:

— Пойдем-ка, хан, а хан,

возьмем с собой нашу сестренку-ханшу,

пойдем на свадьбу к бею, нашему отцу.

Дети пели такую песенку и разгуливали по саду. Наступил вечер, а дети все ходят по саду, играют, распевая песенку… Находившиеся там господа и слуги стали говорить им:

— Эй, дети, уже вечер, идите домой!

Тогда дети хором запели на другой лад:

— Лебби-бей, Чини-бей,

скажи госпоже Индии,

что нас прогоняют из дома нашего отца.

Дети пели во весь голос и при этом плакали. Султанша-мать услышала шум и вышла к ним.

— Что с вами? Чего вы хотите? Почему не идете домой? — спросила она у детей.

В ответ дети в один голос запели:

— Лебби-бей, Чини-бей,

скажи госпоже Индии,

что нас прогоняют из дома нашего отца.

И дети еще сильнее заплакали. Посмотрела султан-ханым — а на детях амулет ее сына, его часы, его шаль… Тогда она велела позвать своего сына и говорит ему:

— Сынок, погляди-ка, чего хотят эти дети? И что это за вещи на них?

А дети опять в один голос поют с плачем:

— Лебби-бей, Чини-бей,

скажи госпоже Индии,

что нас прогоняют из дома нашего отца.

Как увидел сын бея, что на детях те подарки, которые он дал невольнице, так сразу смекнул, в чем дело.

— Где ваш дом? — спросил он у детей.

— Вон в том саду…

Сын бея тотчас же вернулся домой, где справляли свадьбу, и сказал своей невесте:

— Будь мне сестрой до самой моей смерти. Я не знал, что у меня, оказывается, трое детей.

Сын бея быстро послал экипаж за дочерью садовника, велел привезти ее в дом, где праздновалась свадьба, и усадил в кресло новобрачной.

Снова устроили свадьбу на сорок дней и сорок ночей…

Они достигли цели своих желаний.

58. Пахарь Мехмед-ага

В прежние времена жил человек по имени Пахарь Мехмед-ага. Он был очень бедный — даже двух быков не имел для пахоты. Поэтому он запрягал в пару своего единственного быка и осла. У Пахаря Мехмеда-аги было поле между Халебом ¹ и Антепом ², прекрасное поле у обочины дороги, рядом с источником, а перед ним — лужайка, травка… Ничего другого у Пахаря Мехмеда-аги не было, но, несмотря на бедность, его называли ага. Вот так и пахал он с одним быком и одним ослом, покрикивая на них: «Ох, чуш, ох, чуш…» Ну, пусть себе пашет…

Между Халебом и Антепом проходили караваны, и стоянка их была как раз на краю поля Пахаря Мехмеда-аги, у источника… И всегда, проходя здесь, караванщики останавливались, садились, отдыхали, ели, а после шли дальше своей дорогой. Пахарь Мехмед-ага был так беден, и караванбаши его так жалел! Когда он прибывал в здешние места, то останавливал свой караван, подзывал Пахаря Мехмеда-агу и говорил ему:

— Эй, Мехмед-ага, иди-ка сюда! Пашешь, пашешь — всю землю перевернул. Присаживайся, выкурим по сигарете, закусим… Отдохни, а потом опять будешь пахать свое поле.

Мехмед-ага был беден, и поэтому караванбаши очень любил кормить и поить его, когда тут проходил караван. И вот как-то раз, когда Мехмед-ага со своими быком и ослом пахал поле, опять явился караванбаши с караваном. Сделали они привал у источника, и караванбаши позвал Мехмеда-агу:

— Иди сюда, Мехмед-ага. Все ты пашешь, пашешь, прямо до пены взбил это поле. Иди сюда, старина, выкурим по сигарете.

«Ох, чуш…» — сказал Мехмед-ага и остановил быка и осла. Подошел он к караванбаши, поздоровались они, потом поели, покурили, отдохнули, и караванбаши вместе с караваном ушел в сторону Антепа. А Пахарь Мехмед-ага снова принялся пахать свое поле.

С тех пор прошло время. Однажды Мехмед-ага со своей упряжкой двигался от одного конца поля к другому, и вдруг лемех его плуга на что-то наткнулся. «Ох, чуш», — сказал Мехмед-ага, остановил быка и осла, взял мотыгу и начал копать в том месте, где зацепился лемех. Копал он, копал, раскопал с двух сторон и вытащил оттуда кувшин весом в пятнадцать-двадцать кило. Стер он грязь и пыль с кувшина, и оказалось, что это красивая, нарядная вещь: бока и горло кувшина были покрыты глазурью. С трудом повернул он кувшин, поставил, но поднять не мог — очень уж он был тяжел. «Ну и ну! — сказал себе Пахарь Мехмед-ага. — Какая красивая вещь. Такую вещь надо отдать в музей. Когда придет караванбаши со своим караваном, я пошлю этот кувшин в подарок халебскому падишаху».

Раз ты так беден, лучше бы разбил кувшин да посмотрел, что в нем! Ведь Пахарь Мехмед-ага беден, у него же несколько детей и даже лишней сигареты нет!

Ну ладно, на следующий день снова прибыл караванбаши и остановил здесь свой караван.

— Эй, Мехмед-ага, иди-ка сюда, — позвал он, — садись, отдохнем тут, у источника, выкурим по сигарете. Все ты пашешь, пашешь это поле, никак не кончишь. Не оттого ли, что оно у тебя единственное?