Турецкий караван

Мальчишки на коромыслах-подносах несли чай и баранки, тащили чьи-то узлы, корзины, зазывали в парикмахерские, продавали газеты, а чаще всего просили хлеба. Шестилетний мальчик весь день снует среди взрослых, синий от холода, сует им замшевые лоскуты, папиросы. Но все, не глядя, волокутся мимо. Не ходят в школу дети! Главное — выпросить хлеб, куруш.

Проплывали чинные чалмоносцы.

— На чалму берут десять аршин сатину белого, черного или зеленого, — сказал Кемик. — У афганцев и голубые, и темно-синие чалмы… Дома надевают тюбетейку.

Над осевшими домиками с сизой черепицей стоял крик людей и животных. Задыхались ишаки. Безмолвной казалась только крепость на горе — толстые каменные стены стоят века и века.

Ну и Турция, золотая и нищая! С кем же ты? Не с сэром же Харингтоном? Ваня выискивал приметы того, что «у турок, как у нас», просил Кулагу рассказать о дипломатических делах.

— Полпред Эресефесер, товарищ Нацаренус, как видишь, отозван в Москву, — говорил Кулага. — Сюда едет новый, Аралов. Как и Фрунзе, из военных.

— А когда начнутся наши дела?

— Сегодня, считается, отдыхаем после дороги. Завтра Фрунзе поедет в правительство… Того гляди, министры начнут ходить и к нам в сарай, а чем угощать их — один аллах и начхоз Кемик ведают.

— Не министры, а комиссары, — заметил Ваня. — Фрунзе, например, говорит: «коминдел Юсуф». Собрание у них, я думаю, как наш ВЦИК.

— Не чуди, дружок, — нахмурился досадливо Кулага. — В общем, я тебе скажу, что ты и Кемик со своими взглядами и фантазиями — люди невероятно отсталые. Либо… улетевшие от земли!

— Я — улетевший?! Докажи!

— Легко. Дома у нас имеются редкие показательные сельхозкоммуны. На целую область и даже край — одна. Правда, теперь у нас, — это мы и на нашей Украине видим, — появляются иммигрантские сельскохозяйственные коммуны. Приезжают безработные из Америки, сели на землю — коммуна, и очень хорошая. Эти коммуны насаждаются для того, чтобы служили примером культурного ведения хозяйства. Понял? Чтобы постепенно, постепенно к этому повсюду прийти. Массовая же в один сезон организация коммун — это фантазия пока. Одним махом всего пути не проскочишь. А тебе вот вынь да положь! Блажь, по существу…

Кулага вроде шутил, но Ваня не смеялся:

— Блажь?! А ты подумал? Послушай, Фома Игнатьевич. Ты когда-нибудь шел за плугом от темна до темна — лошаденка и та валится в борозду, на ноги не встанет, — знал эту муку? Не знал. А я — да. Поэтому я за коммуну немедленно, с машиной. Мечтаю о всеобщем объединении. Уже началось оно, идет. Почему революция удалась? Потому что объединение. Сперва было объединение — компартия большевиков. Я давно это слышал, на митинге: в Ростове Великом перед солдатами выступал студент Фурманов, друг нашего командующего… Погоди, не перебивай. Как взяли Перекоп, кончили войну? Красная Армия — большое объединение, в ней меньшие — дивизии, полки, роты. Объединением победили. Возьми факт — мы прибыли в Турцию. Перед отправкой Фрунзе собрал участников, сделал объединение. Раз оно есть, будет и дело. Родня, скажем, собралась — объединение! Я говорю, братчина! Через объединение всего достигнем, а без него пропадем.

— Ладно, — махнул рукой Кулага. — Имей только в виду, что у здешних буржуазных правителей тоже объединение, свое. Зовут же себя комиссарами, поскольку заинтересованы в помощи народной. Поняли, что без народа силы у них нет…

— Но если поняли и заинтересованы, — настаивал Ваня, — то что-то сделают для народа? Как же иначе!

Вмешался Кемик:

— А так вот иначе, что землю крестьянам не дают? Все — арендаторы?

Кулага строго заметил:

— Это их дело, не наше. Вмешиваться не можем. Ни в коем случае! Можем только рассуждать и желать им всего хорошего.

— Без аллаха они ничего не сделают, — усмехнулся Кемик. — Ни плохого, ни хорошего.

Ваня, не унывал:

— Ничего! Аллах тоже научится и подскажет!

Все еще обольщался упорный Ваня…

Было уже двенадцать, когда зашли в ресторан. Полно, тихий гул голосов. Над столиками поднимался пар, будто в прачечной. Казалось, что фески плавают в облаках пара.

Депутаты, усмотрел Ваня, большей частью тощие, в куртках, пиджаках с закругленными полами. На каждом чистая белая рубашка и галстук. В углу сидели депутаты побогаче — в сюртуках и барашковых шапочках, наподобие кубанок. За отдельными столиками — военные в кителях из немецкого сукна, в крагах. Отдельно — муллы в чалмах и халатах, тоже хотят покушать… Все вежливы, приветливы, приятны…

Название — ресторан, на деле — беленая голая комната. Стены мажутся мелом. В буфете водичка, халва в замасленной бумаге и вареные яйца. Украшение — цветок в консервной банке, обернутой бумагой с вырезанными зубчиками, какие вырезала в Шоле мать, убирая глиняные цветочные горшки и — на зиму — валок ваты между рамами.

— Садимся, — сказал Кулага.

Сейчас же подбежал хозяин:

— Пожалуйста, все, что угодно… Платить не надо. Нет!