Турецкий караван

Человек Энвер-паши принес в гостиницу запечатанное письмо. Вскрыли — написано по-немецки. Энвер-паша выражал готовность встретиться с Фрунзе «для установления личного знакомства».

— Этого еще не хватало, — пробормотал Фрунзе и обратился к Дежнову. — Алексей Артурович, позовем Леграна.

Через пять минут Легран был в номере, румяный, белозубый, с горячими глазами, подсел к столу:

— Он ко всем советским представителям так примазывается, Михаил Васильевич. Официально проживает здесь как эмигрант.

— Но при условии отказа от политической деятельности, говорил мне Чичерин.

— Да. О нашем отношении к Энверу еще в августе была телеграмма товарища Чичерина, что не следует допускать появления Энвера в самой Турции, что есть повод не дать ему проехать: он поклялся ничего не делать против Кемаля, но обещания не выдерживает; что следует и на это сослаться, сказать: не можем ему предоставлять гостеприимство…

— Да, необходимо выдворить его!

— Он принимает каких-то горцев, «родственников», — добавил Легран. — Десятки человек. Рассылает письма. Но клянется, что друг коммунизма.

— А здесь, похоже, не контролируют этого «друга»?

— Пограничной стражи нет, — ответил Легран. — Переход границы — обычное дело. Конечно, мятеж в Дагестане — не без участия тех родственников… Был разговор с Серго. Для многих мусульман Энвер — герой. Мухтар говорил мне: в Национальном собрании Турции дебатировался вопрос, разрешить ли Энверу приехать в Ангору.

— Милый Легран, добейтесь точной информации об отношении к Энверу Ангоры. Иначе попадем впросак. Встречаться с ним, конечно, не буду.

Пришел с блокнотом Кулага. Фрунзе попросил:

— Ответьте Энверу отрицательно. И лучше всего — устно. Мы не вступаем в переписку с частными лицами. Как вы считаете, Алексей Артурович?

— Только так. И вообще Энверу можно не отвечать. А если придется, то кратко и уклончиво. Какой-нибудь чепухой.

Записывая, Кулага усмехался, крепко сжав тонкие губы.

Дежнов посоветовал:

— Во всяком случае, Фома Игнатьевич, потяните с ответом.

…На другой день Легран прибежал с известием: сам Мухтар приходил в полпредство, сказал, что Национальное собрание постановило не пускать Энвера в Ангору.

Вечером адъютант Энвер-паши позвонил в гостиницу, на хорошем русском языке — должно быть, из белогвардейцев! — сказал:

— Каков будет ответ на мое письмо? Что мне доложить его превосходительству Энвер-паше?

— Это вы писали… по-немецки? — удивился Кулага.

— Не имеет значения. Жду ответа.

— Позвоните через двадцать минут, я спрошу…

— Ответьте, что не уполномочены вступать в переговоры с неофициальным лицом, и конец, — сказал Фрунзе.

ВСЮДУ ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ

Фрунзе, конечно, помнил разговор с начхозом Кемиком о Карсе, о его сестренке Маро. Послал Ваню за его товарищем. А Ваня уже знал, в чем дело, взял на себя извещение:

— Такое дело, родимый. В Карс-то не поедем…

В номере Кемик стоял перед Фрунзе смирно, как каменный. Глухо проговорил:

— Как же тогда, товарищ командующий? Разрешите мне, я один поеду через Карс! Разрешите!

— В Восточной Турции сейчас обстановка для нас неблагоприятная, — ответил Фрунзе. — Разрешить не могу. Главное, один вы ничего не добьетесь!

— Как же быть?

— В Ангоре воспользуемся телеграфом. Я скажу… я поручу заняться… Попросим самих турок найти ребенка. Это наше право.

— А будут искать? Будут?

— В Карсском договоре есть статья о допущении свободного переселения в пограничных районах. Не унывайте, голубчик.

Из номера Кемик вышел вместе с Ваней:

— Ваан, возьми у Кулаги материал — Карсский договор…

— А сам? — грустно вопросил Ваня. — Говоришь, ненавидит он тебя? Дурень? Не тебя такого, а твою несознательность. Пойдем!

Кулага у себя разбирал бумаги, потянулся в кресле:

— Черт, холера, спина болит, нагнувшись над этой дипломатией. Что, обедать приглашать вдвоем пришли?

— Неважный ты человек, Игнатьич, — заметил Ваня.

— Что я слышу! — Зеленые глаза Кулаги насмешливо поблескивали. — Что такое случилось?

— У Кемика душа к ребру примерзла, а еще ты обижаешь.

— Вопрос принципиальный, — Кулага достал из ящика папку. — Читайте, больше порядка станет в голове.

Статья тринадцатая Карсского договора гласила, что всякий житель территорий, составлявших до восемнадцатого года часть России и признанных находящимися ныне под суверенитетом Турции, имеет право переселиться и взять с собой свои вещи, свое имущество или их стоимость; также и житель территории, сюзеренитет над которой был Турцией уступлен, имеет право переселиться и взять с собой свои вещи, свой скот, свое имущество или их стоимость…

— Как в библии сказано, — заметил Кулага. — И еще свободное пользование летними и зимними пастбищами по обе стороны границы: туда и обратно без помех проходят пастухи со своими стадами. Тем более — маленькая девочка, беспризорный ребенок… Словом, девочка имеет право переселиться. Вы, как родственник, имеете право забрать ее из приюта. Обязаны отдать!

Легран протелеграфировал в Москву наркому Чичерину: