Тургенев в русской культуре

С тех пор много воды утекло, очень многое изменилось, и теперь Толстой сам из себя делал совсем другого человека – другого и относительно себя прежнего, и относительно того, каким хотел бы видеть его Тургенев. Однако следует подчеркнуть то, что современному читателю из дня сегодняшнего не совсем понятно: в годы, о которых идет речь (1878–1880), Тургенев – уже общепризнанный литературный классик, мировая знаменитость, в то время как значимость Толстого (как и Достоевского) даже в России еще в полной мере не осознана; что же касается популярности за рубежом, то она только начинается, и в немалой степени этому способствует именно Тургенев. Иными словами, «старшинство» Тургенева сохраняется, и это чувствуется в том числе и по тому, как принимают его в Ясной Поляне члены толстовской семьи. При этом Тургенев, с одной стороны, однозначно и искренне считает Толстого гораздо более масштабным явлением в литературе, чем он сам и все остальные современники, а с другой стороны, не может не реагировать критически на те уклонения от призвания, которыми ему кажутся порывы Толстого в сторону от литературы.

Выше уже цитировалось письмо, написанное Тургеневым задолго до полного разрыва отношений, где он высказывал сожаление, что неосторожно «зацепил, потревожил» Толстого. По прошествии более чем тридцати лет формулой «“возвратные” ощущения» вновь невольно зацепил. Однако на сей раз все обошлось. «Жизнь, состарившая нас, прошла для нас недаром» [ТП, 12, кн. 1, с. 344], – писал Тургенев Толстому 14 августа 1878 года. Это ощущали оба, это чувство было сильнее «возвратных» недоразумений, и именно им определялось содержание третьего после примирения тургеневского визита в Ясную – несмотря на то, что вовлечь Толстого в Пушкинские торжества Тургеневу не удалось.

Содержание разговора на эту тему неизвестно. Как и все серьезные разговоры, он происходил без свидетелей. П. А. Сергеенко – со слов Софьи Андреевны – рассказывает, что она, отправившись на поиски запоздавших к обеду мужа и гостя, услышала в лесной избушке, где любил уединяться Толстой, «знакомые голоса горячо споривших писателей»[254], – и «достраивает» ситуацию следующим образом: «Л. Толстой отказался присутствовать на торжестве, подкрепляя свой отказ мотивами, которых Тургенев не понимал, не признавал и не мог одобрить. Старые раны зазудели. И оба писателя опять заговорили на разных языках. Но как только в дверях избушки показалась графиня, спорщики умолкли и приняли корректный вид»[255].

Здесь необходимо сделать некоторые уточнения, связанные с датировкой событий, происходивших во время визитов Тургенева в Ясную Поляну. В книге А. Зверева и В. Туниманова эпизод в избушке отнесен ко второму визиту (сентябрь 1878 года), а охотничий эпизод – к четвертому (июнь 1881 года), в общей же сложности Тургенев после примирения приезжал в Ясную Поляну пять раз. В мемуарах С. Л. Толстого зафиксированы четыре посещения: 8–9 августа 1878 года, 2–4 сентября 1878 года, 2–4 мая 1880 года, 22 августа 1881 года. С. Л. и И. Л. Толстые относят охотничий эпизод к майскому визиту 1880 года. Следует сказать, что все мемуаристы (а это в данном случае члены семьи Толстого) пишут воспоминания по прошествии многих лет, так что события, связанные с приездами Тургенева, действительно могли слиться в их памяти «в одно увлекательное праздничное представление»[256]. Так, в дневнике С. А. Толстой, в записи от 5 февраля 1895 года, содержится воспоминание о двух эпизодах – об охоте и о танцах – как случившихся в одно и то же посещение, однако комментаторы указывают на то, что первое событие относится к маю 1880 года, второе – к августу 1881-го[257]. Сама С. А., завершая рассказ о приезде Тургенева, признается: «Теперь трудно все вспомнить, жалею, что мало записывала в своей жизни. Мне никто не внушил, что это важно, и я долго жила в ребячливом неведении»[258]. Книгу П. Сергеенко «Толстой и его современники», которую мы цитируем, она читала в 1911 году, то есть сразу по выходе, и откликнулась на нее с одобрением, выделив значимую в данном контексте главу: «Интересно о Тургеневе»[259].

Точная датировка спора в лесной избушке сегодня вряд ли уже возможна (не исключено, что ситуация повторялась), но даже если он происходил в мае 1880 года по поводу Пушкинского праздника, «документальных» деталей в рассказе Сергеенко только две: «голоса споривших писателей» и их «корректный вид» при появлении графини. Содержание же спора реконструируется биографом по результатам тургеневского визита.

Не подлежащую сомнению, но лишенную какой бы то ни было конкретики информацию содержат письма самих участников разговора.