Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

2. Все имущества, находящиеся в фактическом владении вакуфных учреждений, сохраняются за оными, земельные – по признакам 255-й статьи с выдачею свидетельств по статье 263; другая недвижимая – применительно к статье 255-й.

3. Зависимость насельников на вакуфных землях от вакуфных учреждений совершенно прекращается, безо всякого для вакуфов вознаграждения (ст. 265).

4. Подати и налоги взыскиваются с вакуфных имуществ на общем основании, с изъятиями, установленными в 286-й статье Туркестанского Положения, и с исключениями для тех вакуфов, для которых податные льготы признаны после исследования документов.

5. Надзор за управлением вакуфами принадлежит съездам народных судей применительно к основаниям, на каких им принадлежит надзор за опекунскими делами (ст. 252 Турк. Пол.).

6. Мутеваллии не считаются лицами должностными и подлежат ответственности применительно к ст. 254.

7. Право ревизии вакуфов принадлежит Областным Правлениям.

Генерал-Майор А. Гиппиус

30 Марта 1912 г., г. Скобелев.

ЦГА РУз. Ф. И-1. Оп. 25. Д. 145. Л. 1-3. Подлинник. Типографский экземпляр. Извлечения.

2.4. Официальный язык и переводы

Одной из самых существенных проблем взаимоотношений с местным населением в колониальных империях был и долгое время оставался язык. Кажется, что больше всех из местных экспертов, кто поднимал вопрос о необходимости изучения местных языков чиновниками и офицерами, был известный туркестановед Н. П. Остроумов, который одновременно был чиновником (директор семинарии, затем гимназии). Однако это условие было в действительности едва ли выполнимо, хотя вопрос о знании местных обычаев и языков русскими администраторами и офицерами штаба ставился неоднократно, обретая часто форму приказов (см. введение и документы в разделе 3.5). Ситуация «разноязычия» и необходимости понимать друг друга наделяла особым статусом фигуру переводчика (толмача). В Средней Азии имперского периода известен целый ряд знаменитых переводчиков, часть которых дослужилась до довольно высоких офицерских и административных чинов (капитан Давлетшин, чиновник по особым поручениям Асфандияров и др.). Время от времени возникал вопрос о доверии переводчикам, добросовестность которых подвергалась сомнению, особенно тех, кто работал при рассмотрении спорных дел в мировых и гражданских судах (см. документы раздела 2.2).

Иногда инициаторами шельмования переводчиков выступали именитые знатоки края. Например, что касается того же Остроумова, влияние миссионерского воспитания, недоверие к мусульманам наложили серьезный отпечаток на его оценки в этом вопросе. Например, он поднимает вопрос о доверии к переводчикам из коренного населения (под которыми подразумевались «как сарты, так и татары»): по его мнению, они сознательно допускают неточности в пользу «своих соплеменников». В своем дневнике Остроумов приводит такой пример. Фразу «Русские полицейские были до сего времени неудовлетворительными» официальный «туземный переводчик» (имени нет) перевел точно, тогда как во второй части фразы о том, что и «ночные караульщики из туземцев тоже не удовлетворяют своему назначению», переводчик заменил слово «туземцев» на: «из местных людей» («миршаб одамлардин»). «Казалось бы, – комментирует Остроумов, – переводчик есть переводчик, но с туземными переводчиками нужно быть зоркими и не

доверять их добросовестности, особенно, когда речь идет о туземцах. Переводчик не забывает, что он туземец-мусульманин, а потому заменяет русскую фразу другой, смягченной фразой»[304]. Однако претензия Остроумова в данном случае представляется абсолютно надуманной. Перевод выражения «из местных туземцев» фразой «миршаб одамлардин» был вполне адекватным, т.к., учитывая вокабуляр того времени, слово «туземец-полицейский» перевести иначе было нельзя (Остроумов сам указывал на отсутствие адекватных неологизмов в узбекском/сартском языке). Напротив, именно такой перевод должен был быть понятен местным читателям, так как «миршабами» русских не называли.