Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Однако большинство российских чиновников и колониальных экспертов Туркестана, даже те, кто до восстания поддерживал лозунг «игнорирования ислама»[559]^[560], не проявил такой же толерантности к большинству мусульман, не поддержавших восстание, напротив, предложил отказаться от политики невмешательства в религиозную жизнь «туземцев» и ужесточить контроль. При генерал-губернаторе того времени С. М. Духовском (1898-1900) под руководством достаточно лояльного эксперта, ранее (до Андижанского восстания 1898 г.) поддерживавшего упомянутую формулу «игнорирования ислама и деятельности исламских учреждений», В. П. Наливкина[561] был составлен «Всеподданнейший доклад», в котором предлагалось ужесточить «магометанскую политику»[562]. Тень «мусульманского фанатизма», как самый устойчивый штамп в фобиях, усилившихся после Андижанского восстания, еще долго мелькала в массе отчетов, докладных и иных документах русских чиновников (см. также документы в других разделах).

Однако в столице Империи нашлись более трезво мыслящие политики, кто предложил не делать никаких далеко идущих выводов по этому докладу, отказавшись от ужесточения исламской политики. Ключевую роль здесь сыграло мнение министра С. Ю. Витте, который своей ответной «Запиской» постарался остудить горячие головы, настаивая на том, что любые необдуманные шаги в этом вопросе (то есть ужесточении контроля и наказаний) могут привести к неконтролируемым последствиям[563].

Тем не менее для туркестанской администрации «на местах» «андижанская смута» еще долго оставалась поводом к страхам перед выдуманным, но уже прочно занявшем место в головах местной администрации штампом о «природном мусульманском фанатизме». Страх порождал такое же фанатичное рвение чиновников и экспертов разных уровней, развернувших кипучую деятельность (часто на бумаге) за «спокойствие в крае», в попытке противостоять против серьезно преувеличенной «панисламистской угрозы», как это обычно формулировалось в документах и официальной переписке того времени. Однако страхи администрации (граничащие порой с паранойей) перед «возможными выступлениями туземцев-мусульман» никак не решали основные проблемы взаимоотношений автохтонного населения с администрацией или переселенцами, напротив, накапливали негативную информацию, которую исследователь индийского колониализма Кристофер Бэйли назвал «информационной паникой», анализируя похожие примеры в Британской Индии[564].

«Информационная паника» вокруг серьезно преувеличенной «панисламистской угрозы» в Туркестане не просто закрепляла негативный образ «туземца» («фаната-мусульманина»), она пожирала ресурсы, заставляя создавать новые и новые «службы» (для разведки, слежки и охраны), которые раздували бюджет колониальных окраин и отвлекали средства от массы других проблем[565].

Внешнеполитическим рефреном «мусульманского фанатизма» в Российской империи всегда оставалась Османская империя. Дукчи Ишан и его окружение сами создали миф о поддержке султаном их «газавата». Хотя во время следствия по Андижанскому восстанию доказать эту связь следствию не удалось. Этот страх перед возможной конфессиональной или политической поддержкой «мусульманских фанатов» в Туркестане и соседних ханств турецкими султанами был серьезно преувеличен. Между тем «поддержка» Турцией своих единоверцев, даже в момент захвата и аннексий территории ханств Средней Азии, не шла дальше дипломатических шагов (письмо с протестами, формальные требования, адресованные царю, вернуть захваченные территории и т.п.)[566]. Во внешней политике разваливающейся Османской империи дела и чаяния мусульман Средней Азии, как до колонизации, так и после нее, были едва ли не на самом последнем месте (см. выше). Слишком мало ресурсов и слишком много собственных проблем (от Балкан и до Саудовской Аравии, Египта и др.) у нее было, чтобы так уж страстно желать, а самое главное, суметь решающим образом влиять на мусульман в Средней Азии, тем более организовать их газават под собственным руководством. Доказать достаточную эффективность действий «турецких» или иных «подозрительных эмиссаров» с правительствами Османской Турции или иных мусульманских стран, тем более их прямую «шпионскую деятельность» никогда не удавалось.

Б. М. Бабаджанов

Документы

ОТЧЕТ

по расследованию обстоятельств восстания туземцев Ферганской области в Мае 1898 г. 3 Августа 1898 года. № 240, г. Ташкент