Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Автор другого документа, генерал Корольков (он же глава следственной группы), старательно отыскивал признаки стимулирования восстания «из-за границы», замечая, что «было бы особенно желательно выяснить степень вредного влияния, шедшего из Турции и Афганистана». Доказать это «вредное влияние» именно на участников Андижанского восстания не удалось, а приведенные в генеральском отчете доводы едва ли имели прямое отношение к порывам восставших. В этом же контексте следствие пыталось использовать опубликованный ниже перевод документа (назван «Фирман султана»), дающего право Дукчи Ишану набирать собственных учеников («Иршад-нама»). Документ нашли во время обыска Дукчи Ишана (Отчет генерал-лейтенанта Королькова). Оригинал этого документа не найден. Хотя даже из перевода видно, что перед нами очевидная подделка. Согласно Иршад-нама Дукчи Ишан получил право на передачу «секретов накшбанди-муджадиййского пути» якобы от самого турецкого султана ′Абд ал-Хамида II (якобы через своего учителя, духовная связь с которым тоже не подтверждается ничем). Подделка была установлена, и генерал Корольков переквалифицировал документ как «шантаж частного характера». В чем был «шантаж», пояснений нет.

В этом же отчете приведены фрагменты допроса Дукчи Ишана. Его ответы (естественно, с желанием каким-то образом оправдать собственные действия) также интересны как образцы его притязаний на статус «восстановителя религиозной нравственности» и восприятия собственных задач. Однако это взгляд человека, уже схваченного после неудачного бунта. Расследование группы генерала Королькова выявило ряд других причин роста популярности общины Дукчи Ишана. Важно, например, что Ишан, поначалу так охотно использовавший социальное недовольство своих последователей, все более тяготился их ожиданиями чуда и явно терял контроль над их протестными порывами, а потому переложил все текущие дела на своих подопечных. Это состояние Дукчи Ишана хорошо видно из описания одного из его биографов – Фазил-бека, который, по рассказам очевидцев, показал, как Ишан задолго до восстания явно избегал встреч со своими последователями, не принимал их порывов немедленно начать восстание, как всегда, полагаясь на чудо. Этот же автор описал церемонию «поднятия в ханы» Ишана против его воли[550].

Все составители представленных записок обязательно стараются доказать, что «Андижанский бунт» есть логическое продолжение имевших место в прошлом локальных вспышек недовольства, направленных против властей. Такой контекст призван был доказать неблагонадежность «обласканных властью мусульман», склонность к бунтам и т.п. Причем эти же данные постепенно переходят в похожие аналитические записки или рапорты более высокого начальства, вновь закрепляя образ «фанатичного мусульманина». Тем не менее религиозная фанатичность в глазах части авторов записок не стала главной причиной Андижанского восстания. Или, как пишет упомянутый полковник Брянов, «объяснить это [Андижанское восстание] одним фанатизмом нельзя, так как фанатизмом заражены одинаково мусульмане всех трех областей[551]». Местные начальники (как видно из записок) не видят в такого рода бунтах большой опасности для русской власти в силу их слабой организации и отсутствия ясных планов и оружия у восставших. Тем не менее они уверены, что неожиданное для властей возникновение «очагов газавата» объясняется негласной поддержкой, либо чаще «равнодушным молчанием» местного населения, которое, как заметил начальник Маргеланского уезда, в силу своего фанатизма было и остается «скрытным и лживым», а потому не сообщает вовремя местным властям о готовящихся бунтах. Такого рода ремарки во всех записках звучат как упреки в адрес «неблагодарных туземцев», которые, как уверены авторы записок, не привыкли еще к русской власти, одарившей их свободами, и живут ностальгией по власти «ханского времени», которую уважали именно за ее твердость и безжалостность[552]. Генерал Корольков уверен, что «всем, кто знает Восток, а в особенности Среднюю Азию, хорошо известно, что представитель власти должен высоко стоять над туземцем».