Тушью по акварели (СИ)

- Нет у нее никого, он по судам скачет, аннулирует отцовство. Последнее заседание, и останется она с прочерком в графе, без брата, без матери и без жилплощади, — сухо произнесла женщина.

Вторая только вздохнула, а я не понимала ничего. Только было безумно страшно, а еще холодно, потому что мама была холодная, и я почему-то описалась.

- Эй, ты чего? – удивилась вторая женщина, что была помягче, — не маленькая, — указала она на струйку, что потекла к ним под ноги.

Подошла ко мне, и попыталась разбудить мать, чтобы та не лежала в луже. Но после нескольких манипуляций, она крикнула:- Симка, вызывай скорую, она мертвая! Боже Святый.

Ярослав

Состояние Ярославы все больше вызывало поводов для беспокойства. И порождало все больше вопросов. Я видимо слишком сильно старался выкинуть ее из головы и не появляться в офисе у Степана, что пропустил абсолютно все, что связано с ней.

- Может я вообще ее себе придумал? – задался вопросом в своем номере, после того, как мы поужинали в гробовой тишине и поднялись к себе.

Ярослава вообще была потерянной. Безжизненной. Мне казалось, что если я загляну к ней в глаза, то там будут мелькать ее мысли. Так сосредоточена она была, так погружена внутрь себя.

- Это может не любовь? Точнее выдуманная любовь к выдуманной мной Ярославе? – продолжал разговор сам с собой, стоя у окна в своей комнате.

Я запутался в чувствах, ощущениях, а главное, меня напрягало и изматывало чувство постоянной тревоги за Славу. Я не мог его унять, и убедиться в том, что с ней все в порядке не мог. Она была закрыта, как броненосец в момент защиты. Не была даже лазейки. Перестать переживать за нее у меня тоже не получалось. Каждый раз сердце щемило, стоило бросить взгляд на ее потерянное лицо.

- Перестань нервничать, — похлопав по плечу, выдал мне заказчик, когда Ярослава зависла над местом, где будет детский комплекс развлечений, — это гормоны, молодость. Как ты только решился на ребенка после недолгих отношений? Я вот до сих пор брыкаюсь. Вот такие закатывания глаз и тому подобное, кому надо? – уже переключился на себя Вилен Иванович.

А я все больше переживал из-за понимания, что не беременность это. Что-что, а не верить в этом вопросе Ярославе у меня не было поводов. И тогда рождался тревожащий, изматывающий душу вопрос: «Что это? ». И главное, прояснить может только сама девушка, которая, скорее всего в силу этого самого никого к себе не подпускает, и образовывался замкнутый круг.

Сколько я так простоял не знаю. Но нервы была настолько взвинчены, сердце измотано, что уже себя стало жалко.

- Хватит. Ты не мальчик. Да и тебя она своим мужчиной не видит. Переболей и забудь, — в очередной раз уговаривал себя все это завершить и жить дальше каждый своей жизнью.

Вышел в общую комнату, чтобы хлебнуть прохладной воды для успокоения, а может и чего покрепче. И услышал тонкий стон. Он был настолько тихим, что поначалу я подумал, что мне это все послышалось. Но когда я достал запотевшую бутылку воды из холодильника, звук усилился. Прислушался. Звуки исходили из комнаты Ярославы. Сердце перевернулось. Все разговоры с самим собой вылетели из головы и утратили силу.

- Ясь, — стою как дурак под дверью, не решаясь ее открыть.

Но на мой зов никто не отозвался. Только звуки усилились. И добавились вошканья.

- Ясь, позволь мне войти, — проговорил тихо и максимально вкрадчиво.

Но мне никто не отвечал. Не в силах больше ждать, вошел в комнату. На кровати металась спящая девушка. Одеяло упало. Лицо было мокрым от слез и искажено гримасой страха и боли. Она то скрючивалась в позу эмбриона, то раскидывалась на кровати в позе звезды. Тонкое, почти прозрачное тельце было таким беззащитным, таким болезненно изнеможённым.

- Яся, милая моя, это только сон, — постарался с порога голосом успокоить девушку.

Но у меня не получалось. Всхлипы после этих слов стали громче, и она беспокойнее.

- Милая моя, что ж с тобой происходит? – подошел уже к кровати и попытался погладить, успокаивая ее.

Но успокоения не наступало, а наоборот истерика нахлынула с новой силой, девушка заметалась по постели. А потом опять завернулась в позу младенца в утробе матери и зарыдала.

Прилег рядом с ней, притянул к себе. Не составляло никакого труда поднять ее. Положил на себя и стал гладить спину.

- Тише, моя сладкая, все хорошо, я с тобой, солнышко моё, - приговаривал в макушку девушки.

Она плакала как маленький ребенок, так же искренне, болезненно и безутешно. Меня изнутри разрывала ее боль. Но, как и днем, так и этой ночью я ничего не мог сделать. Никак облегчить. Просто лежал, и гладил. Внутри все жгло, но на пепелище рождалось что-то новое, что-то светлое, что-то сильное. Я ощущал такую силу, такое могущество, такую необъяснимую тягу укрыть ее от всех бед. Мне казалось, что если бы было возможно, то вжал бы ее в себя, и стал бы одним целым, разделяя ее боль на двоих, а между тем становясь чем-то целым, общим.