Тусклый свет электрических фонарей

Перекресток, рядом с которым стояла скамейка, в этот час ночи был совершенно пуст. Лишь один раз за всю ночь через него промчался автомобиль — частица чужого мира. Фонари светили на мостовую, так, на всякий случай. Старательный светофор с тупой прилежностью мигал разноцветными огоньками. Для него в этом был какой-то смысл, но со стороны, с моей скамейки, занятие это казалось смешным и пустым. Черные деревья за моей спиной равнодушно и как-то зябко, словно пытаясь согреться, шевелили листьями. Черная кошка, старая знакомая, вышла из темноты улиц и беззвучно вспрыгнула на скамейку. Посмотрела на меня сочувственным взглядом и уселась рядом. Так мы и сидели молча, глядя на серый асфальт, серые деревья и серые дома с черными дырами окон.

Приближалось утро, наступили предрассветные сумерки. Кошка замурлыкала вдруг, и я понял, что продрог. Поднявшись со скамейки, я направился к квартире без замка. Просто потому, что она была ближе. Кошка встала на все четыре лапы, выгнула спину, потягиваясь, зевнула и пошла следом.

Мы остановились на третьем этаже у самой двери. Я протянул руку, чтобы открыть ее, но дверь распахнулась сама собой. На пороге стоял Туссэн.

— Привет! — бросил он. — Заходите.

Кошка гордо прошла первой. Я замер, сердитый и несговорчивый.

— Да, непредвзятым в данный момент тебя назвать сложно, — усмехнулся Туссэн. — Это хорошо. Ты заходи скорее, мне есть что тебе сказать.

Я переступил порог. Туссэн гостеприимно распахнул дверь в комнату. Приблизившись к проему, я ошеломленно замер. Вместо ожидаемой черно-белой комнаты передо мной возникла пустота, наполненная воздухом и запахом моря. Нескончаемый город лежал под моими ногами. Маленькие одноэтажные домики лестницей сбегали вниз, к серому в предрассветных сумерках морю. Глиняные беленые стены распахивали рты дверей на крыши домов нижних уровней. Казалось, домики разместились на ступеньках амфитеатра в ожидании начала театрального действа. Третий звонок прозвенел, занавес светлеющего неба был готов распахнуться в любой момент, выпустив на всеобщее обозрение главного актера.

Я медленно шагнул вперед, на черный мягкий ковер — единственное, что напоминало о прежней комнате. Теперь он лежал на глиняном уступе, служившем площадкой у двери, из которой я вышел, и крышей другого дома под моими ногами. Сейчас он больше походил на шкуру громадного черного зверя. Маленький столик, два плетеных кресла с видом на море.

— Садись, — Туссэн указал на одно из них. — Хочешь кофе? У тебя вид человека, не спавшего всю ночь. Хороший кофий, совсем недавно привезли из колоний.

Я удивленно обернулся на эту фразу и поймал насмешливый взгляд неправдоподобно старых глаз на неправдоподобно молодом лице. Отвернувшись, я уселся в кресло. Туссэн налил нам кофе из фарфорового кофейника и тоже сел. Кошка прошла через ковер, пересекла его неровный край, мягко ступая по глиняному полу, подошла к самому краю уступа и устроилась там, как и мы, глядя на море.

Мы молчали, сидя под простуженным утренним ветром. На другие уступы тоже выходили люди. На крыше нашего домика, куда вела прислоненная к стене лестница, раздавались тихие слова на незнакомом языке. Я оглянулся. Уступы домов продолжались за нашей спиной всё выше и выше и только где-то на невообразимой высоте уступали место монументальной стихии заснеженных горных вершин. Вновь взглянул вниз. Люди на крышах домов зажигали костры на постаментах — судя по всему, на жертвенниках. Весь амфитеатр вспыхнул искрами пламени, и в этот момент, отражая завороженный зрительный зал, узкая полоска светила выступила над горизонтом, рассыпав по морю рубиновые брызги бликов. Туссэн нарушил молчание:

— Я расскажу тебе сказку. Ее придумал кто-то, тебе неведомый, давным-давно.

Солнечный диск медленно выползал из-за горизонта, наполняя пространство утренней прозрачностью. Глиняные стены зарделись, смущенные встречей с ним.

— Когда-то, когда Бог только создал Землю, но не создал еще ничего живого, надумал он сотворить нечто себе подобное. И создал ангела. Он сделал ему прекрасное тело и вложил в это тело душу. Посмотрел Бог внимательно на свое творение и увидел, что тело ангела прекрасно, а душа страдает изъянами, потому как не во всём подобна Богу. И сказал Бог ангелу: «Будешь моим помощником».

Люди на уступах зашевелились. Теплые солнечные лучи коснулись моей продрогшей кожи.

— Он поручил ангелу самое простое — лепить тела. А сам взялся за более сложную работу — за души, намереваясь делать их как можно тщательнее. Они работали весь день. Наступил вечер, небо покрылось звездами, а они всё трудились, делая каждый свое. Месяц взошел и опустился, ночь прошествовала от горизонта до горизонта, рассвет взглянул на Бога и ангела.

Я слушал и смотрел на море. Светило пило морскую воду и набухало, становясь всё толще и выпуклее. Сзади нас, над нами, чей-то голос забормотал непонятные молитвы. Волна незнакомых слов побежала вниз, к морю, гул молящихся голосов нарастал со всех сторон, смешиваясь с шумом прибоя.