Тусклый Свет Фонарей

Другая легенда гласит, что в фею обратилась знатная женщина, кинувшаяся в воды реки, дабы избежать позора. Чаще всего, эту историю рассказывают о наложнице некого гуна[9], который впал в немилость. Его отправили на север, дав заведомо безнадежное, как казалось, задание. Гун взял с собой в поход любимую наложницу и, вопреки всему, с победой стал возвращаться в столицу. Когда об этом дошла весть до его недоброжелателей, те отправили отряд наемников, чтобы не допустить возвращения героя с победой, и этот отряд настиг гуна как раз у переправы через реку Лэн. Гун и его люди погибли, и лишенная всякой защиты его наложница бросилась в воду, дабы избежать незавидной участи, и тогда обратилась в духа.

Другие же уверены, что то была двоюродная сестра императора Бэй Баоцуньжэ[10], руку которой отверг шаньюй жунов: не выдержав такого позора, она предпочла утопиться. А часть считает, что то могла быть дочь последнего короля Гичёгукто, та самая, благодаря которой шанрэни будто бы завладели мечом…

«Что ж, сянь Мэн, велите с вами подниматься?» — прервал мои мысли Сяодин, снимая с лошади поклажу. Я словно очнулся ото сна, обернулся и взглянул на него.

«Нет, разбивай бивак. Подниматься должен лишь один. Скоро смеркаться начнет, и мне надобно будет видеть огонь, когда я стану спускаться», — ответил я и принялся сам извлекать из тюка то, что следовало мне взять с собой. Покончив с этим, я дал помощнику последние перед подъёмом наставления и двинулся в сторону ближайшего холма.

Люди в том месте ходили редко, ибо давным-давно там запретили кому бы то ни было охотиться или ловить рыбу. И как писал тот маг, связывали это с другой легендой: на берегу реки Лэн примерно в этом месте поселилась женщина-даоска, мечтавшая достичь духовного очищения, просветления и бессмертия. И место это выбрала она неспроста, а потому что в горах жил великий мудрец. Оттого, что никто наверняка не мог сказать, когда происходили эти события, тем мудрецом порой называли даже Восьмого Великого Бессмертного — Лао Юминя, потомком которого считают себя люди из рода Йе.

Каждый день рано утром женщина стала уходить к мудрецу, а возвращаться на закате. Это злило её мужа, и они постоянно ссорились от этого. Сам он оказался плохо приспособлен к практике дао, но до поры до времени не мешал жене, надеясь, что та сумеет достичь бессмертия сама, а после наделит им и его. Но её каждодневные посещения мудреца вызывали в нем раздражение, зависть и ревность, потому однажды, когда женщина вернулась затемно, он сильно избил её и запретил вновь подниматься в горы. Когда же она нарушила запрет, муж расправился с ней и бросил её тело в реку, а сам решился пойти к мудрецу и отомстить ещё и ему, но на полпути сорвался со скалы и погиб. Мудрец же, узнав, что случилось с его ученицей, вознес молитвы, и боги, услышав её, сделали даоску феей реки Лэн.

С тех пор она постоянно незримо присутствовала в этих местах и порой воочию являлась случайным путникам. Пострадав от человеческой жестокости, она старалась пресечь любые её проявления в своих владениях, не считая даже голод достаточной причиной для убийства живых существ. Опасаясь её мести, местные со временем полностью прекратили охоту, рыбную ловлю и даже вырубку деревьев там, где она хоть раз появлялась. Так что единственными, кто в эти холмы и пригорья продолжал забредать, оставались лишь редкие сборщики трав и отшельники. Несмотря на это, я с удивлением обнаружил хоть подзаросшую, но отчетливо различимую тропку, когда миновал холмы и стал подниматься по подножью горы.

Тропка привела меня на относительно пологий склон, а с него — на широкий уступ, поросший молодой травой, редкими цветами и цветущими деревьями — миндалем и дикими сливами мэй, в розовых кронах которых запутывались и сверкали рыжими искрами последние лучи заходящего солнца. Я невольно обернулся и залюбовался открывшимся моему взору видом.

По обе стороны виднелись неровными серыми зубьями склоны Лэйбаошань[11], а прямо впереди зеленые холмы переходили в равнину, поросшую соснами, березами и дубами, и, сверкая, вдаль тонкой змейкой убегала река Лэн, над которой начинала сгущаться туманная дымка. Отчего-то это зрелище подняло со дна моей памяти четвертую и последнюю из известных мне легенд о Лэн Сяньнюй.

Хотя я и вспомнил её последней, многие считали именно её самой древней из всех историй о Речной Деве Лэн, ибо её относили ко временам Шанрэньфан или даже Пяти Царств, когда шанрэни ещё приносили человеческие жертвоприношения богам из числа Юаньлэй[12], и будто бы в те незапамятные времена местному речному духу-дракону принесли в жертву девушку необычайной красоты. Была она столь красива, мила и грациозна, что речной дракон сделал её любимой супругой, наделил огромной магической силой и дозволил время от времени являться людям, чтобы поговорить с ними и узнать, что случилось в мире за минувшие годы, а, может быть, даже помочь в чём-то.