Туз в рукаве

– Знаешь, я все же считаю себя неплохим психологом. И кажется, не напрасно. Когда ты ушла, я сидел в спортзале. Я слышал, как наверху слонялся по дому Ларри, бродил взад-вперед как неприкаянный. И понял: он страдает. И не знает, что делать и как вести себя дальше. Он ведь на самом деле очень одинок. Около двух он принес мне поесть. Я лежал на кушетке и, когда взглянул на него, понял: вот он, мой шанс. Сделал вид, что совсем слаб и плох, чтобы усыпить его бдительность. Даже постонал немного. Это произвело впечатление – ведь именно он меня избил. Я видел, как ему трудно и скверно. Он принес пару телячьих отбивных, на вид жутко аппетитных. Я сказал, что попробую съесть, сейчас просто нет сил, и благодарил его так, словно он совершил для меня нечто необыкновенное. Ты же знаешь, это я умею. – Арчер усмехнулся. – Было так смешно видеть, как он смутился от всех этих похвал. Я спросил о тебе, и он сказал, что ты умотала на весь день. По лицу было заметно, как он обижен и расстроен. И тогда я сказал: мало радости болтаться вот так по вилле, не поболтает ли он со мной немного, пока я ем. А дальше все было уже просто, Хельга. Я рассказал о тебе, о том, как ты вышла за этого ужасно богатого урода и калеку, вышла ради денег, о том, что ты постоянно изменяешь ему. Рассказал о всех твоих мужчинах. Возможно, и преувеличил немножко, но ничего… Это было необходимо, чтоб привлечь его на свою сторону. Тут он вспомнил, как ты вцепилась ему в молнию на брюках и просто напугала: это как-то не соответствовало образу доброй и нежной белокурой мадонны. Я сказал, что ты абсолютно аморальна, используешь мужчин только для удовлетворения своих плотских прихотей, а потом бросаешь. Сказал, что единственное, чем он привлек тебя, так это телом, и, как только ты поняла, что тут толку нет, тут же возненавидела его. Напомнил, что ты должна привезти ему билет и деньги. Сказал, что тебя следует проучить и что он вполне может это сделать. «Возьми у нее билет и деньги и уходи… оставь ее мне». Идея ему понравилась. Ну вот, а потом мы уже вместе дождались твоего возвращения. Теперь его нет, Хельга, и мы наконец должны поставить точку в этой маленькой драме. Давно пора. Завтра в семь утра я вылетаю в Лозанну.

Хельга резко подняла голову:

– Так рано?

Ведь почтальон, подумала она, раньше десяти не приходит.

– Да. У меня дела. Несколько важных встреч, которые я никак не могу пропустить. Ну ладно, Хельга. Следует признать, ты, в отличие от меня, не очень удачно разыграла свои карты. Придется смириться с поражением, ничего не поделаешь. Скажешь Герману, что это была твоя, а не моя идея скупить никелевые акции, и убедишь его оставить счета за мной.

– Почтальон будет не раньше десяти. Получим снимки, тогда и продолжим обсуждение. Так что придется тебе немного отменить свои встречи.

Он долго смотрел на нее, потом весь затрясся от беззвучного смеха. При виде его покрасневшего лица и подпрыгивающего от хохота живота ее вдруг охватило отчаяние. Она с ужасом почувствовала, что потерпела поражение в этой игре. Иначе бы он так не смеялся.

– Ты что, шутишь? – жутко спросила она.

Он вытер платком выступившие на глазах слезы, отдышался, кашлянул и хлопнул себя по жирной ляжке:

– Ничего ты не поняла, Хельга! Заруби себе на носу раз и навсегда – со мной такие шутки не проходят. – Он откинулся на спинку кресла и усмехнулся – торжествующей самодовольной усмешкой, от которой у нее заныло сердце. – Через несколько минут я еду в Лугано. Переночую в «Эдеме», а завтра в семь вылетаю в Лозанну. И вовсе не собираюсь ждать почтальона, которого с таким нетерпением ожидаешь ты. – Он снова скорчился от смеха, на этот раз уже громкого. Раскатистое «ха! ха! ха!» ударило ее по нервам, как бич.

Она выжидала, чувствуя, как в ней закипает холодная слепая ярость. Руки сжались в кулаки; сузив глаза, она наблюдала за ним. И в ней нарастало желание немедленно ударить… даже убить его.

Наконец смех затих, и он снова вытер глаза.

– Дура ты дура! – Теперь в голосе его звучало презрение. – Да сроду я не посылал никаких снимков в банк! Я блефовал! Все это время они преспокойненько лежали себе в чемодане!

Удар был жестокий. У нее даже дыхание перехватило. Она вспомнила, как не позволяла Ларри бить его, когда он пожаловался на больное сердце. Она вспомнила, как Ларри, рискуя жизнью, мчался в Базель по обледенелой дороге, вспомнила о трех с половиной тысячах франков, которые пришлось заплатить за поддельную подпись, и о долгих мучительных часах ожидания в надежде, что придет почтальон и она будет спасена.

А все это время снимки лежали у него в чемодане на заднем сиденье автомобиля, она видела этот чемодан, она могла взять, но не догадалась!

Зато теперь можно! Он еще не догадывается, что у нее четыре туза. Револьвер!..

Она медленно встала, прижимая платок ко рту.

– Я… меня, кажется, сейчас вырвет… – прошептала она и пошла к двери, сначала медленно, потом все быстрей. Оказавшись в холле, уже бегом бросилась в спальню, подбежала к шкафу, выдвинула ящик, и пальцы ее сомкнулись на холодной металлической рукоятке.