Твари Яви, твари Нави

Мирушке даже думать о ней не хотелось, как о «настоящей». Княжна — она, Мирушка, другой нет! И если за это придется жизнь отдать — что ж, так тому и быть. Настоящая княжна, если может народ спасти, пусть и ценой жертвы великой — спасает. Князьям должно за народ перед богами стоять.

Мирушка вдохнула полной грудью густой еловый запах, в голове чуть прояснилось.

— Как все сложно-то! — хмыкнул Горазд, — полевики, подменыши, обряды… — Он осторожно взял княжну за ладонь и провел пальцем по еле заметному в полумраке маленькому шраму. — Помнишь?

— Еще бы, — усмехнулась она, — мы в боярский сад за яблоками лазали, я споткнулась, упала на руку… Как мы удирали! Но сейчас-то какая разница?

— У меня на ноге тоже маленький след есть. От занозы, которую ты вытаскивала.

— Это не заноза была, — прошептала княжна, — это было бревно.

Она прекрасно помнила жуткую длинную щепку, на которую Горька наступил. И как он шипел от боли, но не вскрикнул. Как она жевала лечебную траву, перебинтовывала втихомолку, чтобы никто не узнал, что отрок Горазд охромел, а то могли не взять в поход…

— Ты зачем в воспоминания ударился?

— Ну и кто тут дурочку из себя строит? — грустно улыбнулся Горазд. — Мне все равно, кто ты — княжна, подменыш, дух лесной, кикимора болотная… Не дам я тебя в жертву. Сейчас я тебя тут оставлю, ненадолго. Смотри, не выбирайся — промокнешь. Сам в город вернусь, коня возьму, и уедем отсюда. Пойдешь за меня, Мирушка?

— Ты на подменыше жениться хочешь? Я ж не человек!

— Скоморох сказывал, что и на незнакомых лягушках женятся, — усмехнулся Горазд, — а тебя я давно знаю.

Мирушка охнула, покраснела и снова спрятала лицо у него на груди. Еще чуть-чуть, еще капельку, продлить недолгое счастье, в котором есть дорога в неведомые земли, есть близкий и родной Горазд, есть жизнь… Еще чуть-чуть…

— А Гнездовску под дождем тонуть, а потом зимой от голода умирать? — чуть слышно сказала она. — Моя кровь богиню порадует, она плакать перестанет, дожди эти жуткие кончатся…

Горазд чуть вздрогнул, но рук не разомкнул.

— Что, лучше в жертву, чем за меня пойти?

— Тебе зачем жена на полтора дня? — грустно прошептала княжна. — Мне завтра, ближе к полуночи, к полной луне, сюда прийти нужно. Я больше всего на свете с тобой сбежать хочу, но нельзя так! Я должна!

— Не женское это дело, собой жертвовать! Это воины должны умирать, не девки!

— А что, баба, когда в родах умирает, как мама моя… — княжна осеклась, — как княгиня? Она собой не жертвует? У всех своя война, у всех — ради жизни, и у всех — насмерть… Я княжна. Я не могу сбежать, когда городу нужна.

Он чуть-чуть отстранился, нежно взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.

— На полтора дня, не на полтора… На всю жизнь. Отвечай, Даримира Ратиборовна, пойдешь за меня?

Даримира зажмурилась, как перед прыжком в омут, чуть помедлила и кивнула:

— Пойду.

— Ух ты, какой! — услышали они звонкий женский голос.

— Не ори, не дома, — ответил ей кто-то скрипучий. — И дома лучше б не орала.

Горазд беззвучно хмыкнул, удивленно приподняв брови, приложил палец к губам княжны — молчи! и бесшумно выскользнул из-под елки, посмотреть на незваных гостей. Тяжелые ветки не шелохнулись.

Мирушка, стараясь не шуметь, попыталась углядеть хоть что-нибудь сквозь еловые лапы. Чуть сдвинула ветку, получился крошечный просвет.

Под дубом, там, куда сквозь густую крону не долетал дождь, нетерпеливо покачиваясь с носка на пятку, стояла девка. В широком плаще, мужской расшитой рубахе, портках и высоких сапогах. На поясе висел тяжелый нож. Девка была очень знакомая, и одновременно — пугающе чужая.

— Отойди! — велел девке скрипучий голос. К дубу подошел полевик — старый, седой, с длинной окладистой бородой и в громадной соломенной шляпе, по которой стекал дождь. Не тот, с которым княжна давеча повстречалась — от этого так и несло силой. Вождь. Царь.

Девка, фыркнув, сделала пару шагов.

Мирушка зажала рот руками, чтобы не ахнуть в голос. Это же… она сама! Она не умеет так презрительно-надменно кривиться, и коса у девки заплетена иначе. Но все остальное — не отличить!

Вот ты какая…

— Смотри сюда, — проскрипел полевик, дернув девку за рукав — видишь камешек под дубом? Это алтарь тутошний. Вот на него-то мы жертву и поставим. Связывать не будем, незачем, Богодея ее опоит, чтоб не дергалась.

— У меня никакая тварь не сбежит, — хмыкнула девка, красиво взявшись за рукоять ножа.

Полевик вздохнул.

— Ты встанешь вот сюда, — он положил что-то на землю, — запомнила? Ну-ка, давай.

Девка нехотя переступила сапожками.

— Дядька, ну что я, жертв не приносила? — протянула она, — справлюсь как-нибудь!

— Ты людей в нашем капище резала! А тут — человеческое! И не перечь мне. Богам все равно, кто жертву принесет, но не все равно — как. Вот здесь будет чаша для крови. А теперь покажи, как будешь горло перехватывать.

Мирушка с трудом сдерживала крик. Этот нелюдь, эта тварь во всех подробностях объясняла девке-княжне, с которой их когда-то поменяли колыбелями, как убивать. Как резать, как потом обходить дуб, напаивая его корни собранной в чашу кровью…