На груди приятная тяжесть заветного науза.
"Только дождись, Оленушка!" — хочется крикнуть ему.
А караван все плывет, плывет, и вот со струга, идущего впереди, слышен окрик:
— Ахтуба!
Караван забирает левее, еще немного — и он вплывает в волжский проток.
В Сарай Берке — столицу Золотой Орды — пришли в полдень. Загоревший, обветренный Иван Лапшев не сходил с носа, хотел первым увидеть этот странный город посреди ровной солончаковой степи, о котором столько говорили в последнее время.
Издалека Сарай походил на горки белых и пестрых камней, плотно уложенных одна возле другой. Стен вокруг города не было, словно жители не знали и знать не хотели никаких тревог. Это сразу бросалось в глаза и поражало. Удивляло и то, что не видно было зелени. Так, разве кое-где торчали деревца.
Когда подплыли ближе, стали отчетливо видны белые минареты. Иван насчитал их до шестидесяти и сбился. На одном из минаретов Ивану почудился золоченый крест. Он всмотрелся. Да, то был православный крест.
— Дядя Афанасий, церква! — крикнул Иван.
Никитин с места отозвался:
— Гляди лучше — и епископа узришь!
— Но? Есть? Наш?
— Есть. Тут, брат, все есть.
— А ханский дом где?
— Гляди, вон, где три мечети. Видишь высокую крышу?
— Ага! Он?
— Он самый. Красив. В садах весь.
— Деревянный?
— Нет, у них дома из камня.
— А не холодно?
— Живут. А справа, вон, где синий купол, — рынок. Их несколько тут.
— Неужто и наши, русские, здесь живут? Чужое же…
— Целая часть города у наших. И у осов, и у кипчаков, и у греков — у всех своя часть.
— Дивно как-то… Я бы не прожил.
— Э, нужда заставит — прожил бы. Есть наши — богато живут.
— С татарами?
К приставшим кораблям набежал народ. Полуголые, бронзовые татары норовили ухватиться за тючки, размахивали руками, показывали куда-то в сторону города.
— Гони, гони их! — крикнул Никитин. — Не нужно нам помощи! Еще украдут что!
Носильщики с бранью отскочили. На их место повылезали другие татары, в шубах и халатах, прибежали какие-то горбоносые, смуглые, в белом одеянии, с непонятным говором люди, еще какие-то в высоких бараньих шапках…
Одного рыжий Васька турнул со струга кулаком.
— Не торгуем! — надсаживал горло Никитин. — Не ведем торг! К хану мы!
При имени хана настырные купцы улитками поползли в стороны.
Посол кликнул Никитина и Рябова. Наказав своим никуда не отлучаться, Афанасий с Матвеем влезли на струг. На палубе Васька сдирал с клеток тафту, тютюкал кречетом. Воняло птичьим пометом. Русские переглянулись и осклабились:
— Весело посол едет!
— Я — в город, — сказал Хасан-бек. — Хан или его везири дадут нам фирман, чтоб плыть было спокойно. Где ваши грамоты?
Никитин и Рябов подали Хасан-беку свитки.
Посол вскоре уехал.
Скучно и досадно было сидеть в ладьях, слушать ругань Васьки, доносившуюся со струга, глазеть на берег с реки. На берегу толкался народ, трусцой пробегали длинноухие ишаки, выступали, с вывертом кидая ноги, степенные верблюды.
— Ну и скотина! — удивлялся Иван.
— Что твой боярин шагает! — поддержал, смеясь, Копылов. — Илья, вот бы сыну твоему показать!
Ветер из степи наносил пыль, сидеть в ладьях надоело.
Иван Лапшев упросил Никитина выскочить на берег.
Издалека Никитин увидел, как отошедшего поглазеть на людей Ивана остановил какой-то татарин, о чем-то спросил. Иван ответил. Татарин похлопал его по плечу и пошел дальше, косясь на их караван.
— Иванка, поди-ка! — позвал Афанасий.
Тот подбежал.
— Чего?
— О чем татарин спрашивал?
— А кто, мол, едет.
— Ты что сказал?
— Да сказал — из Руси, с послом шемаханским…
— Зачем сказал?
— Ну, как… спросили ведь.
— Эх ты, птенец! Ничего не сказывай никому. Какое этому татарину дело? Мыт брать, что ли?
— Да чего особенного-то, дядя Афанасий!
— Земля чужая! — строго ответил Никитин. — Тут друзей мало. Ухо востро держи…
Иванка смущенно помялся на месте. Никитин, усмехаясь, ткнул его в грудь:
— Ладно, ступай. Да не говори со всяким-то!
Лапшев кивнул и опять отправился бродить, а Никитин растянулся на берегу, рядом с Матвеем Рябовым, и они заговорили о попутчиках, о делах, о жаре…
Ни Иван Лапшев, ни Афанасий не заметили, как любопытный татарин, интересовавшийся их караваном, свернув за горку тюков, быстро оглянулся и торопливо зашагал к городу.
Сморенный жарой и ожиданием вестей от посла, видя, что Рябов дремлет, Никитин тоже уснул, завернув голову кафтаном. Его разбудил Копылов.
Солнце уходило за Ахтубу, длинные тени струга и ладейных мачт переползали спящих. Берег пустел. Посол уже вернулся, сидел в струге. По словам Копылова, татары пропускали караван свободно, но на ночь глядя послу плыть не хотелось.
— Ну, утром двинем! — спокойно сказал Никитин, почесывая плечо. Искупаться бы…
Поели, полежали, потом, поскидав одежду, бросились в воду, терлись песком, сдирая грязь. С мечетей донеслись протяжные вопли. Для мусульман настал час молитвы.
Стемнело стремительно. Краски заката блекли на глазах, алый цвет перешел в фиолетовый, подползли сумерки.
Никитин оглядел берег. Какие-то подозрительные фигуры шатались неподалеку.
Он позвал бронника:
— Твой черед караулить.
Илья достал лук, колчан, пристроился на носу и притих.