Твист на банке из-под шпрот. Сборник рассказов CWS

– Я хочу свою книгу, – говорю мужу за ужином. «Как никогда. Хочу. Я знаю точно. Я хочу книгу».

– А зачем? – спросил муж.

И мне показалось, что это его устами говорит со мной Вселенная. Ну, то есть, а зачем тебе книга?

– Для того, чтобы достичь чего-то в этой жизни. И потому что книга эта уже живет.

– Проще быть надо. И желания попроще. И реализоваться можно другим способом.

– Нет. Другое у меня уже есть. Я хочу книгу.

– Посмотрим, посмотрим…

Конец сентября выдался холодным, темным и мокрым. Я вышла вечером из дома на час, чтобы проветрить мозги (дочь оставила с мужем). Прошлась по детским магазинам, купила очередной альбом наклеек. Подтянула свитер под горло, застегнула жилетку. Пожалела, что не надела пальто. Зашла в кафе и купила сырный суп навынос. Такой, пряный, в съедобном стакане, с кунжутом и хвостиком укропа.

Когда вышла на улицу, уже стемнело. Лился дождь. Не моросячка, а ливень. Я отправилась домой под дождем. Ела сырный суп из съедобного стаканчика. Капли свисали с носа. Холодные джинсы прилипли к ногам. И я подумала, что вот оно – Всё. Я сделала все, что могла.

А на следующий день мне пришло официальное письмо от организаторов проекта. В «Хогвартс» меня не взяли.

А что потом?

Ну, вышла из декрета. Снова стала писать научные статейки, которые никто не читает. Защитила кандидатскую. Преподавала ПУПР, фонетику, семантику, межкультурную коммуникацию и бог-знает-сколько-предметов. Вставала по будильнику. Спешила в зомби-колонне в метро. Питалась в студенческой столовке. Отправила дочь в школу. Порадовалась красному диплому дочери в университете. Выдала ее замуж. Понянчила внуков. Состарилась. Умерла в ноябре…

Или нет?

Анна Шулина. Прощальная гастроль

Коверный Петрович умер летом. Джузеппе узнал об этом в сентябре, в деканате. И это тоже было обидно. Они были друзьями не разлей вода. Первое, что вспомнилось, бутылка водки, которой они договорились отметить начало учебного года. И только потом навалилась усталость.

Уже дома, сидя за кухонным столом, грея ладонями заиндевевшую рюмку с водкой, старик пытался вспомнить, сколько раз они выходили на ковер вместе. И не посчитать, за тридцать-то лет… А сколько номеров сыграли… Эх.

Джузеппе и Петрович! Аншлаги! Все стены в комнате завешаны афишами. Джузеппе высокий, тощий, в огромных ботинках. Красный нос и улыбка до ушей. В их дуете он был веселым клоуном, итальянцем-неумехой. Петрович предпочитал амплуа грустного клоуна. Эх…

Ночью старому клоуну был сон: новая программа! В парке, на центральной аллее, он дает представление. Его грим свеж, сам он молод и полон сил. На руках, зажав безразмерными штиблетами шляпу, он обходит ближний круг зрителей. Шляпа наполняется до краев.

И среди зрителей, счастливо хлопающих в ладоши – он, Петрович. В привычном образе Пьеро. Готовится войти в круг. И вот он и входит – неясной полупрозрачной тенью, от грима, яркого, бутафорского, ничего не осталось. Только глаза обведены печальным полукружием. Новатор хренов. Они таки добили его, эти – его студенты. Обожали его. Пантомима, минимализм. «Ты закостенел, мой друг. Джузеппе, нам нужно переформатироваться. Мы слишком стары, чтобы оставаться паяцами. Мы просто обязаны привнести в искусство новый смысл».

Тогда они спорили до дурноты, до злой кислотной икоты после выпитого разливного буфетного пива. Джузеппе настаивал на старой доброй классике. Петрович уговаривал меняться. Студенты обожали Петровича. На репетиции приходили с томно подведенными глазами, напоминая актрис немого кино.

Проснувшись, Джузеппе поехал на кладбище. Двадцать пять остановок на метро и специальный автобус, как Харон, соединяющий мир живых и мир мертвых. На кладбище Петровича не было. Какой-то невразумительный холмик, ни на йоту не передающий харизмы своего квартиранта.

Надо было выстраивать курс следующего учебного года. Для этого нужен позитивный настрой и идеи. Нужна новая программа! Как во сне. Что там говорил Петрович? Грим, минимализм, пластика… я смогу! Я попробую.

Старый клоун отчаянно мерз. Чтобы хоть немного согреться, забурчал себе под нос что-то бравурное и начал кружиться, стараясь не выходить из круга воображаемых софитов.

Парк был почти пустым. Редкие прохожие, кутаясь в шарфы и воротники, оглядывались на старика, напоминающего заморскую птицу. Худую и неуклюжую.

Джузеппе старался не смотреть вокруг, но неожиданно, боковым зрением заметил несколько радостных лиц, знакомых по училищу. Ребята стояли вокруг, и в одном им известном ритме синхронизировали движение Джузеппе в круге. Вдруг один из них отделился от толпы. Колесом прошелся, сметая пыль с носков туфель случайных зрителей. Выхватил из толпы немолодого мужика. Встал на ноги, музыка ниоткуда тут же подхватила мотив: Une vie d’amour…

Наталия Мащенко. Посадочный талон