Твое имя

– Разве ты не видишь, как тебе повезло? Ты не знаешь Муна, поэтому думаешь, что могла бы его знать. Поскольку вы никогда не встречались с ним раньше, он всегда ждет тебя в состоянии экзистенциальной целостности. – Ее раздражение было безграничным, выше моего понимания. – Иногда я думаю, что для Муна было бы лучше никогда не рождаться. Тогда он все еще был бы возможен. Тогда он не был бы так измотан.

– Мне не нужна целостность, – отрезала я. – Я хочу трудностей.

Профессор Музыки несколько секунд молчала.

– Покажи мне твое удостоверение личности, – потребовала она.

Я протянула ей удостоверение О.

– Значит, ты не всегда была похожа на Муна, – задумчиво произнесла она. – Ты уже что-то сделала для этого? Стыдиться нечего. Это хорошая идея. – Она достала клочок бумаги из внутреннего кармана своего пиджака и протянула его мне. – Это Мун.

Я взяла клочок в руки. Это было ультразвуковое изображение. Как мне раньше не пришло в голову повесить на стены плакаты с изображением внутренностей Муна? Однако пропорции показались мне совершенно неразборчивыми. Я не могла сказать, на какую часть его тела я смотрю. Если бы это изображение служило картой, Мун с большей вероятностью заблудился бы внутри собственного тела, чем в чужом городе.

Когда я попыталась вернуть фотографию, Профессор Музыки подняла руку в знак отказа.

– Возьми это с собой, – сказала она. – Я немногое могу тебе сообщить, чтобы опознать его.

Я ничего не могла сказать.

– Я бы убила ради того, чтобы почувствовать то, что чувствуешь ты, – вздохнула Профессор Музыки, возвращая свою голову обратно на руку. – Это ощущение, когда ты находишься на пороге нового опыта. Я бы убила, чтобы снова узнать, каково это. По правде говоря, я не удивлюсь, если ты в конце концов пожалеешь, что не осталась в «Полигон Плаза».

– Что вы имеете в виду? – неуверенно спросила я.

Она закрыла глаза.

– Просто в наших мыслях все выглядит намного лучше.

Произнеся это, она встала и ушла далеко-далеко.

9. Убежище

А потом она встала и ушла далеко-далеко.

Мужчина в сером костюме увез меня из «Полигон Плаза» на головокружительной скорости. Когда я спросила, куда мы направляемся, он проигнорировал меня и включил радио погромче. Какая-то женщина, прорываясь через треск и помехи, сообщила ведущему, что ей стыдно видеть пары обуви, выстроенные в ряд в ее прихожей, потому что ни одна из них не принадлежала мужчине, который бы ее любил.

Мы проехали через маленький город, вид которого портили полуразрушенные здания, затем вырвались на пустынную дорогу. Прошло больше часа без каких-либо признаков человеческой жизни. Когда машина с грохотом поднялась по травянистому склону, открыв моему взору озеро, окаймленное зелеными горами, я с восторгом осознала, что этот природный пейзаж совершенно не сочетается с тем образом Муна, который мне так не нравился. Здесь обоснованно негде было повесить его изображение, здесь ему нечего было рекламировать. Пейзаж, где отсутствовали все дешевые копии Муна, будто бы ждал моего приезда.

Теперь я была близко. Среди огромных травяных зарослей я бы хотела найти его стоящим там, в надменной позе, целиком принадлежащим самому себе.

Машина остановилась перед двухэтажным домом, построенным из переплетенных деревянных балок, с изогнутой крышей из черной черепицы и каменной башенкой. Казалось, что ханок[11] растянули во все стороны, чтобы придать ему грандиозный вид викторианского поместья. На крыльце ждала женщина средних лет с неприступным выражением лица.

«Еще один человек стоит между мной и Муном», – подумала я с ледяной решимостью, поднимаясь по ступенькам. Но эта незнакомка обняла меня так, словно мы были знакомы и не виделись много лет.

– Как я могу не восхищаться тобой? – вздохнула она. – Ты проделала весь этот путь сюда ради любви.

Я была слишком удивлена, чтобы говорить. Раздраженная ее цветочным ароматом, я попыталась высвободиться. Но она не отпускала меня. Внезапно тело охватила усталость, и я с облегчением прижалась к ее груди.

– Я редко допускаю посетителей в Убежище, – сказала она. – Но я сделала исключение для Муна, а теперь делаю его для тебя.

Даже когда женщина отстранилась, она все равно продолжала обнимать меня за плечи. Казалось, что ее рукам нужен хороший отдых, поскольку они были обвешаны множеством колец.

Ее волосы были покрашены в ярко-рыжий цвет и уложены высоко на макушке, а шелковое облегающее платье вздымалось при каждом движении ее полного тела, словно оплакивая экзистенциальную уязвимость, которую ему приходилось терпеть во имя поддержания ее красоты. Казалось невозможным не глазеть на нее. В любом случае ей понравилось внимание, и она игриво проследила за моим взглядом, когда он скользнул вниз по ее платью.

– Он ждет меня? – спросила я.

– Я не скажу ни слова. Холст остается чистым. Арена, на которой можно воплотить свои фантазии, шанс наконец загнать в угол неуловимую газель, которой является твой возлюбленный, – это все, что я могу предложить в качестве помощи.