Клинику для «УЗИ» выбрал знакомую Лерке. Знакомую от Иры, неоднократно лежавшую там на сохранении. Ту самую, в которую поехала Линда. И от одного этого выкручивало внутрянку так беспощадно, что полноценно дышать не мог.
– Я уже нихуяшечки не понимаю, – задвигает Мот, ставший на ближайшие полтора месяца моим личным водителем, – но жопой чую какой-то лютый пиздец. Прям вот лютый. И прям пиздец.
– Правильно чуешь, – подтверждаю без особой на то охоты. Вообще рот открывать никакого желания не имею.
– Понял, – вздыхает отрывисто и впредь не донимает досужими разговорами.
Чуть не грохнул его пару лет назад. Если бы не Линда, если бы не вмешалась, точно бы сделал что-то такое, о чём жалел бы всю оставшуюся жизнь. Может, и не убил бы. Может, и не причинил бы существенного физического урона, но точно бы оттолкнул. И остался бы совершенно один в своей кромешной темноте.
– Мужик, я пиздец как тобой дорожу, – выталкиваю неосознанно, но с чувством.
– В бардачке пачка салфеток, – стебёт привычно, но выносит дополнением: – Передай, будь душкой.
Резко начинаем ржать. Сука, до слёз прям, на столько этот напряг доконал. Тачка по полосе гуляет так, будто водила бухой в дрова, косые мышцы скручивает, скулы сводит, но остановиться в ту минуту нереально.
В следующую друг хмыкает:
– Нездорово.
Улыбка медленно сползает с моего лица, пока Матвей размеренно вкатывает своего монстра «Chevrolet Tahoe» на парковку у клиники.
– Окна её палаты на какую сторону? – уточняю с хрипотцой.
– На эту. Четвёртый этаж, пятое слева.
Выхожу. Смотрю.
Ни черта, конечно же, не вижу. Но знаю, что она смотрит в ответ. Просто знаю. Секунда и я отвожу взгляд, переключаясь на Лерку, поджидающую у входа в облегающем платье, через которое вполне явственно проступает очертание небольшого округлого и явно накладного живота.
Не хочу к ней подходить. Хочу забрать Линду и свалить нахер. Чутьё настойчиво требует соблюдать дистанцию. Синяки, ссадины и три непредусмотренные природой дырки в брюхе молят о пощаде, заходясь бешеной пульсирующей болью. Но я иду. Потому что так велела поступить Линда.
Никакой записи к врачу, конечно, нет. Это знаю я, это знает, судя по вполне осмысленному взгляду, и Лера.
– Прости… – шепчет Лера одними губами, когда я подхожу ближе.
Сглатывает, моргает, роняя слёзы на щёки, и протягивает мне беспроводной наушник. Второй – в её ухе.
– Какая трогательная встреча, – противно посмеивается Глеб, едва я вставляю гаджет. – Ну же, положи руку на животик, порадуй меня.
В Леркиных глазах плещется настоящий животный ужас. Её мелко трясёт, губы кривятся в попытке не разрыдаться, а до меня наконец-то доходит, как жёстко я заблуждался.
– Всё будет хорошо, – говорю глупой ревнивой девчонке. Лера мелко кивает и хватает меня за руку, впиваясь в ладонь острыми ногтями. – Дура ты, Лер, – вздыхаю беззлобно, и она снова кивает, шмыгая носом и вытирая второй рукой слёзы.
– Да-да, – начинает злиться садист мне в ухо, – руку на живот!
Кладу. Тикает.
– Приятно, не так ли? – потешается ублюдок. – А теперь, если не хочешь, чтобы твою девку собирали по кусочкам, ты будешь делать всё, что я скажу.
Дерьмовый, всё-таки, у меня был план.
[1] Подробнее в книге «У меня проблема. Ты».
Глава 30
В принципе не жду ничего хорошего, спускаясь в фойе клиники. Какую пакость придумает Глеб можно гадать до бесконечности, но кроме как собой его не выманить. Я читала показания Паши, он довольно детально описал их последний разговор, сомнений в том, что Глеб клюнет на приманку, то есть меня, не было никаких. Лишь бы Панфилов не подвёл… мой ангел-хранитель номер один в последние годы. Все мои огненные годы.
В принципе не жду ничего хорошего, сжимая в руке папку с распечатками анализов и выпиской из стационара. А по вымученной улыбке встречающего Славы понимаю, что будет ещё тошнотворнее, чем предполагала.
– Куманов на улице, – первое, что говорит, но с таким состраданием во взгляде, что хочется ему треснуть.
– Ясно, – отбиваю коротко.
Ясно, что не один он там околачивается. На это и расчёт, это часть моего плана. Даже попытки обуздать эмоции не предпринимаю, пусть больно будет, пусть обидно видеть его с другой, переживу. Если переживу…
Выхожу, казалось бы, подготовленной морально. Знала же? Знала. Сама велела ему не отступать от своего плана, сама добро дала на общение с ней, сама разрешила говорить и делать всё, что потребуется. Но… так ли был необходим этот страстный поцелуй, от которого плавится асфальт под их ногами?
В груди такая острая щемящая боль, что дышать трудно. Хватаю ртом воздух, Слава пытается утянуть за руку к своей машине, но я точно в землю вросла: ни шага ступить не могу.