Твой путь (СИ)

Он не ошибся: меньше, чем через пару часов показалась развилка. Одна дорога, поровнее и пошире, уходила к горному перевалу, другая сворачивала в сторону Халлы, к лесу. Увидев, как много людей и лошадей придётся размещать на ночь, хозяин постоялого двора даже изумился: давно в забытом всеми ветрами трактире не появлялись отряды из Империи или, тем более, из Земель Тумана.

Предводители обоих отрядов не отказались от горячего ужина, хозяин с супругой поняли, что это отличный шанс подзаработать — воины были однозначно зажиточными людьми и в вознаграждении не отказали. Места хватило всем, правда, кому-то выпало спать на полу, но хозяева возместили такое неудобство пуховыми перинами и стёгаными ватными одеялами. Уставшие после долгой дороги и нелёгких переговоров, все довольно быстро заснули.

Хольду же было совсем не до сна. Если их приняли в отряде Западного края, то это не значит, что всё пройдёт и дальше так гладко, как хотелось бы. Он то и дело проверял дорожную сумку, в которой лежали переписанные ответы с обломками чёрной печатью в конверте. Заклеивая письма, он едва не позабыл о том, что в конверты вместе с посланиями принято класть осколки печати в доказательство отсутствия подделок, и теперь мысленно порадовался тому, что вовремя об этом вспомнил.

Неожиданно чьи-то шаги прошелестели в темноте, а потом горячая рука тронула плечо Хольда. Вздрогнув, он обернулся.

— Можно мне хотя бы на ночь вернуть свою внешность? — прошептал над самым ухом знакомый голос. — Ненавижу эту растительность на лице…

— Да, можете вернуть, но только до утра, — отозвался Хольд. Мгновение — и тёмная курчавая борода и такие же усы его собеседника исчезли, словно их и не было, каре-зелёные глаза потемнели и сделались чёрными, как сама Тьма, черты лица заострились и слегка вытянулись, и перед Хольдом появился асикрит Витторио Дени собственной персоной.

— Неудобно прятаться, господин Дени, правда? — заметил Хольд. — Кажется, будто вас вот-вот узнают по голосу, по движениям, вычислят. Страх — самое жестокое и всепоглощающее чувство, оно может измучить хуже самых страшных пыток и казней. Вы когда-нибудь боялись?

— Охота потрепаться о пустяках? — сверкнул глазами Витторио. — Ступай на первый пол и поболтай со стариком-трактирщиком, раз так неймётся. У меня дело, между прочим. Добейся того, чтобы Эйнар тебе поверил. Именно тебе, потому что, уверен, Отец Совета из Кейне не круглый дурак и отправил гонца в Земли Тумана сразу же, едва пришли вести о том, что тебя не отыскали. Не знаю, кому поверят скорее: тебе, у которого есть его личные печати и ответы на письма, или какому-нибудь парню, который едва умеет читать и писать, но будь осторожен. Я знаю Эйнара, знаю, что он слишком непрост для такого обмана, и знаю его вездесущую сестрёнку…

— А вы знаете, господин Дени, что его светлость император Август заставил меня убить леди Регину?

— Тьма говорит в нём, — по загорелому лицу асикрита, достаточно немолодому, но всё ещё красивому, промелькнула тень. — Меня за этим и послали в Земли Тумана. В некоторой степени…

— Как скажете, только и сами будьте осторожны, — согласился Хольд. В словах Витторио была доля правды. — Кого оставили в Империи на вашем месте? Кого превратили в вас?

— Сильвестру придётся временно примерить на себя обязанности асикрита, — Витторио задумчиво взъерошил копну чёрных кудрей. — Как только наше дело завершится, я вернусь обратно, и всё встанет на свои места.

* * *

Иттрик проснулся от неожиданно резкой, стреляющей боли в правом виске. Откашлялся, резко сел на постели, приложил к виску несколько пальцев, стараясь заглушить её, но безуспешно: он помнил, что это нужно лишь перетерпеть. На белой простыни яркими пятнами отпечатались несколько капель крови; он запрокинул голову и зажал нос двумя пальцами. Такие пробуждения не повторялись уже достаточно давно, и юноша уже некоторое время думал, что покровитель отказался от него, словно решив, что он сам забыл о молитвах и беседах с ним. Тут же вспомнилось, что где-то на первом полу трактира он видел небольшой домашний пантеон идолов. Спрашивать позволения у хозяев было ещё слишком рано, и, решив, что за обыкновенную молитву всё равно ничего не будет, он натянул рубаху, бросил на плечи серую стёганую куртку, сунул ноги в сапоги и осторожно, на цыпочках, чтобы не перебудить остальных, выбрался из горницы.