— Послушай, — говорю я, — я признаю, что поступила плохо по отношению к тебе, но, согласись, ты тоже не был со мной полностью честен. И там, в Питере, в нашу последнюю встречу, ты ясно дал понять, что не хочешь продолжать со мной отношения. Так чего уж теперь? Да, все складывается не так, как хотелось бы, и мне до сих пор трудно отпустить тебя, но продолжаться больше так не может. Я прошу тебя, давай не будем больше выяснять отношения и портить друг другу эти несколько дней. Тем более, для меня это уже не имеет никакого значения, потому что все мои мысли теперь только о ребенке…
Он медленно поворачивает ко мне голову. У него серое окаменелое лицо.
— Каком ребенке? Ты хочешь сказать, — наконец выговаривает он, — что беременна?
Я внезапно чувствую себя так, словно из меня выпустили воздух.
— Что-то типа того.
Нашариваю ручку, открываю дверь и медленно вылезаю из машины, а в мозгу у меня вертится только одно: черт! черт! черт!
Я зашла в дом, добрела до дивана и рухнула на него. Блин, как же у меня это выскочило? Ведь я совсем не планировала ему говорить о ребенке. Мне хотелось вылезть в окно и бежать отсюда до самой Гренландии.
Я вытащила телефон из кармана куртки и набрала Ромку.
— Да, — глухо ответил он.
— Ром, я доехала…
— Лена, мне сейчас неудобно говорить — я на совещании. Позже перезвоню.
По голосу было слышно, что он не в своей тарелке: чем-то озадачен, даже раздражен…
— Хорошо, — ответила я в пустоту — он уже положил трубку.
Час спустя, после того, как я приняла душ, разобрала сумку и сложила вещи в комод в своей спальне, я взяла подарки и отправилась к старикам. Дверь открыла Лилька. На ней были обрезанные джинсы и полосатая футболка. Волосы она затянула в хвост.
— А я думала, ты не придешь.
— С чего это?
Она пожала плечами и кивнула в сторону машины.
— Вы там, кажется, поругались…
— Хм, как всегда. Он здесь?
Она отрицательно мотнула головой и потеснилась, давая место Валентине Ивановне:
— Наконец-то моя маленькая девочка приехала! — она тепло обняла меня. Позади нее радостно прыгал и лаял Норд.
— Леночка! — она отстранилась, разглядывая меня своими лукавыми глазами. — Хорошо выглядишь, прям сияешь вся! Загорела, что ли? — она опять притянула меня к себе: — Как приятно тебя снова видеть! Ну что ж мы в дверях-то… Заходи, заходи, — гостеприимно засуетилась она.
Я сняла куртку и прошла в комнату, Норд, радостно лая и виляя хвостом, прыгнул на меня и опрокинул на ковер.
— Как живешь, собакин? — спросила я, а он в ответ принялся облизывать мне лицо.
— Он узнал тебя.
— Невероятно!
Мы накрывали на стол, бегая между кухней и столом в гостиной, а Валентина Ивановна сидела на стуле и забрасывала меня вопросами о моей жизни.
— Ты похорошела, Леночка.
— Спасибо.
— Знала бы ты, как я рада, что ты несколько дней пробудешь у нас … Моя вторая дочка вернулась домой.
Волнение лишило меня дара речи. Я чувствовала себя у них как в теплом родительском доме, где мне все рады и меня всегда ждут. В доме, которого до этого у меня никогда не было.
— Я так рада, что вернулась. — Только произнеся эти слова, я поняла, до чего я на самом деле рада.
— Здесь мало что переменилось, верно?
— Да, почти совсем ничего. Только…
На плите в большой кастрюле закипела вода.
— Надо забрасывать пельмени, — встрепенулась она и, уже по-матерински — ворчливо: — Ну, где Вадим? Лиль, позвони ему, чего он копается?
Лилька вышла в коридор и глухо, быстро переговорила с братом.
— Ма, он не придет.
— Как это? Что ты такое говоришь? А пельмени? Он же голодный. Пойди — приведи его.
— Никуда я не пойду. Ты же знаешь его, если сказал, то ни за что не придет. Еще не хватало, чтобы он психанул и смылся, а я хотела с ним завтра к папе съездить и заодно из квартиры оставшиеся вещи вывезти.
— Давайте я схожу, — предложила я, понимая, что в создавшейся ситуации есть и моя вина.
Я подошла к входной двери Вадима и на минутку прислушалась… Тишина. Нервно поправила волосы, гадая, что он скажет…что я скажу… С тревожно бьющимся сердцем я постучала. Он открыл дверь, сделал шаг в сторону, и я нерешительно переступила порог. Этот коридор, эта гостиная… Мельком глянула в открытую дверь спальни: кровать была не застелена, из-под сбитой простыни виднелся матрас. У кровати — переполненная пепельница, в углу — стул с кучей одежды.
Вадим обошел меня, закрыл дверь, повернулся и со стоном, с силой стиснул меня сзади обеими руками, а потом медленно, подробно принялся целовать мне затылок, шею, волосы, плечи — не отпуская, не давая отстраниться, чтобы не нарушить с такой болью вымечтаное объятие. В глубине души я ждала чего-то, и это что-то случилось.
Мы прошли в комнату и сели на диване. Я сделала то, чего хотела, в чем нуждалась в данный момент: села, прижалась к нему. Он обнял меня за плечи.
— Лен…
— Да…
— Понимаешь, об этом трудно говорить. Но мне просто интересно: ты хотя бы иногда думаешь о нас? В смысле о нас с тобой?
— Да, — сказала я. — Конечно.