Твоя итальянская кровь (СИ)

Виолетта вытирала слезы рукавом. Как же тут не верить в добро, если библиотека забита славными сказками, где всегда происходит чудо? Значит, книги и подобные учения врут? Кому же тогда верить? Бывалому бандиту или потрепанным книжным страницам?

— Разве я виновата, что была рождена в такой семье?

— Нет, — строго отрезал Лука, понимая, что никто не виноват, только они сами, удобряя сорняк злобы и вражды, что и без них в мире рос как на дрожжах, — Не виновата, — погладил он её по волосам, пытаясь словно извиниться за поспешный гнев.

— В это Рождество я попрошу у Санты новую хорошую семью! И новый мир! Где добро занимает хотя бы половину! — обиженно лопотала она на весь дом, так что сидящий в гостиной Алфи лишь молча ворошил почти сгоревшие полешки в камине, желая сбавить их треск, надеясь лучше расслышать сестру мафиози.

— Ну, может Господь услышит твои вопли и подарит тебе в ближайшее время новую фамилию? Раз наша тебе причиняет страдания, то можешь поискать новую! Попроси своего Санту! Вдруг услышит? — закончил Лука, и девушка убежала к себе, захлопнув дверь, проскочив все ступени и опускаясь на подушку, зарываясь в руки лицом отрывисто плача в тишине.

А её брат так и остался внизу, потирая красные глаза и зарывая руки в голову.

Сидящий у камина еврей поднял серый взор на полку, сдергивая с иголочки красный колпак, надевая его на макушку, продолжая с задумчивым и решительным видом ворошить поленья.

Но даже несмотря на то, что брат ей пообещал лишь один процент света в мире тьмы, она смогла сохранить сквозь года в себе человечность и доброту.

Что она и разглядела в Алфи, оценив на шее звезду Давида во время ужина. Он верит в добро, но, как и всегда, идёт через зло, играет со злом и делает зло. Может, он и не хотел? Может, в свое время Алфи просто сдалал неправильный выбор? Не сумел пронести этот один процент до взросления?

С этими мыслями девушка переняла из рук домработницы — женщины лет шестидесяти полотенце, свернутое в тугой свёрток, развернув который она поджала губы.

Аналог джентльменского набора только для женщины: кусок мыла, лезвие для бритья, ножницы для ногтей, чистое нижнее белье и кружевной белоснежный халат, заколка для волос и тапочки в качестве дополнения.

— Обычно, я выдаю всем девушкам стандартный цвет халата — бежевый, а вам было поручено передать — белый, — ворковала женщина, смотря на Виолетту с жалостью, — Вы его не бойтесь, нашего Алфи, он на вид только очень строг, а в душе — добрейшей человек. Понимающий, да никогда в беде не бросит. Голодного — накормит, голого — оденет. Абсолютный добряк — вот и одинок по сей день. Меняются женщины, да не сменяется его одиночество.

Женщина ласково улыбнулась одними серыми глазами и исчезла за дверью, оставляя Виолетту одну.

Девушка встала под горячую воду, неуклюже прокручивая кранники, что были спутаны, обдавая себя то ледяной, то кипящей водой.

Кое-как найдя баланс, Виолетта схватила кусок мыла, жадно намыливая тело. Оно пенилось, образуя на коже плотный белый слой, снимаемый острым и отливающим в свете яркой лампы лезвием вместе с лишними волосами.

Руки дрожали, царапая тонкую кожу, пока по лезвию сбегала вода и светлая кровь.

Виолетта глубоко вдыхала, не зная что предпринимать следующим этапом. Побег или растерзание? Соломонс же вытрясет ей душу, а на костях — покатается! — твердил разум, пока тело творило иное. Руки сами побежали на страхе подсознания к низу живота и покоились на мягкой коже, что не пропускала в себя ещё ничего, кроме еврейских обещаний и фантазий в блеклом бумажном письме.

Всё, что писал Соломонс, всё, что она писала Соломонсу вынуждало Ливи терзать себя глубокими ночами не только морально, но и физически. Эти письма, что истлели прочно в себя хранят воспоминания.

Воспоминание Виолетты

Привет, дорогуша!

О твоей просьбе. Я, конечно, не мастак писать красиво, но попробую сделать всё возможное. Я постараюсь передать свои мысли, но лучше бы я мог сделать это в реальности, да?

Ты спросила меня, как я вижу нашу близость. Ну, признаюсь, Виолетта, что обычно я нетерпелив, но с тобой постараюсь сдерживать себя.

Я уже завидую этому письму, потому что сейчас оно лежит в твоих тонких пальчиках, а чудесные карие глазки твои бегают и бегают по моей писанине, что ты нарекла кратко — как курица лапой.

Я представляю, как ты лежишь в своей тёплой чистой постели на больших белоснежных подушках и в свете тусклого ночника читая свой любимый роман , где главный герой врывается в спальню своей возлюбленной. Ты мечтательно прикрываешь глаза. И вдруг слышишь за окном шорох.

Думаешь, что это ветер, отмахиваешься и утыкаешься в книгу, но тут окно распахивается, и в него просачивается мужская фигура.

Ты в ужасе, вскрикиваешь и спрыгиваешь с кровати и отбегаешь к стене. Но это только лишь я.

В глазах твоих узнавание и блеск, но ты все равно растеряна — почему, откуда?

Я осторожно приближаюсь, чтобы не спугнуть тебя окончательно и целую тебя — так, как хочу поцеловать уже давно, не давая тебе задавать вопросы.