Твоя итальянская кровь (СИ)

Виолетта, такая нежная и скромная одновременно, распласталась на его большой кровати, слишком большой для неё одной. В спальне было жарко, поэтому тонкое одеяло было подмято ею целиком.

Во сне она была совсем юная, восемнадцатилетняя, и обнимала подушку. Милая полуулыбка не сходила с прекрасного личика, пока ей снился её чудный сон.

Алфи почувствовал духоту всем телом, и, оторвавшись от порога, прошел в комнату почти бесшумно, чтобы не разбудить хрупкое создание, закрыв за собой дверь.

Соломонс стянул с себя неудобную и прилипшую от жары белую майку, обнажая сильную грудь, покрытую редкими татуировками, что остались со времен войны, и частыми волосами, бегущими плотной дорожкой к животу, сужающейся к паху, обводя мелкий и проявляющийся даже в полном покое пресс.

Твердые, как скала, руки его были перевиты выползшими венами, поднимающимися к чётко выделенным, крепким бицепсам.

Один удар еврейской руки мог выбить просто смертного из равновесия на двадцать с лишним минут.

Майка растеклась по полу бесформенной жижей, а глаза Алфи загорелись желанием, жадно облизывая нежное девичье тело.

Виолетта сладко сопела, лёжа на животе, подмяв под себя подушку и изогнув ноги, правую ближе к животу, а левую вытянув во всю длину.

Альфред осторожно облизнув нижнюю губу и до крови прокусил её, делая два шага к кровати, намереваясь присесть с краю. Но что-то изнутри помешало ему. То ли рассудок, то ли дикая страсть. Кровь побежала с губы, и он собрал её языком, чувствуя металлический вкус.

Алфи усмехнулся над собой и тем, что он делает. Ведь ещё несколько лет назад Соломонс едва не убил одного итальянца, яростно ненавидел Луку, но война в прошлом, а жизнь — в настоящем. Придётся ему исправить, в конце концов, в Виолетте её заносчивость и лицемерие.

Еврей сделал шаг назад, пытаясь выиграть новую борьбу и стараясь не думать о прелестном создании, уйти к черту из её комнаты.

Виолетта была такой милой и невинной. Алфи помнил, какая дикая кошка скрывается за этой хрупкой красотой, нежной ямочкой на щеке, но от этого только больше хотел покорить девушку своей воле, взять, подчинить себе.

Всё это дурацкое белье! Оно вскружило его голову днем, а ночью Соломонс потерял её окончательно, преследуя свою жертву, как голодный волк, заметая следы.

Алфи сделал глубокий вдох, рассудок замолк, задушенный желанием, ненависть и обида на девушку зетерялась, неуверенность в завтра стёрлась, и еврей подобрался к кровати, обводя глазами голубое постельное.

Сухая ладонь потянулась к загорелой спинке и прошлась по ней, оставляя невесомое касание вдоволь позвонков, что немного выпирали, но так манили.

Муршаки побежали по двум телам, когда мужские пальца провели вдоль гребня позвонков, спускаясь к округлым ягодицам, задерживаясь на них, оглаживая белую кожу, едва прикрытую прозрачным кружевом.

Соломонс судорожно сглотнул ком безумного желания, с которым он не смог справиться, и ощущая, как это чёртово кружево сводит его с ума, а непонятное чувство дерет его плоть, рвётся наружу, как птица, что сидела в проклятой клетке долгое время, а если и выпускалась, то возвращалась без какого-либо покоя и удовлетворения.

Алфи больше не сдерживал себя, не хотел, стягивая тесное нижнее белее, переступая через него.

Еврей присел на край кровати и провел ласково по коже бёдер Виолетты, запуская пальцы под кружево.

Соломонс замер, когда девушка дернулась, и ожидал от неё чего угодно, удара, крика или испуга спросонья, но получил совсем не то. Виолетта издала тихий стон наслаждения и неосознанного желания.

Алфи словно слетел с катушек и осторожно прилёг на неё, мускулистая грудь прижалась к её спине, а его руки были по бокам, ведь меньше всего еврей хотел причинить ей боль слишком сильным давлением на ее тело.

Соломонс приблизился к маленькому девичьему ушку и ловко обхватил губами мягкую мочку, посасывая и играя, вводя язык глубже, вынуждая девушку рассмеяться сквозь сон.

— Ммм… Алфи, — пролепетала она с улыбкой, не открывая глаз и продолжая спать.

Еврей довольно хмыкнул и провел языком линию от щеки к шее, лаская и её, слыша из губ Виолетты более звучный стон наслаждения.

А Соломонс его не расслышал, издав свой басистый вздох, не осознавая, как уверено уперся в упругие женские ягодицы, и как руки сами бегут стягивать с них белое кружево.

Ладонь его стала бродить по ягодицам, мять и проскальзывать дальше, проскальзывать глубже, срывая снова и снова с губ спящей нимфы тихие стоны.

Это повергло еврея в суматоху от возбуждения, и он отрывисто содрал с неё низ комплекта, опираясь на руки и нависая сверху.

Они вдвоём смотрелись безумно и стоили другу другу целого мира. Альфред, рэкетир и просто безбашенный главарь группировки нависал над скромной, но острой на язык Виолеттой, младшей сестрой головы итальянской мафии, что совершенно беспомощно и хрупко спала, опустив правую щеку на подушку.

Его мускулистая спина, покрытая тут и там чернильными рисунками, загораживала девчонку, как стена, надежная и крепкая, за которой все невзгоды нипочём, за которой все беды не беды, и проблемы легко решаемы.