Твоя капля крови

– Ну полно. – Графиня смягчилась. – Я понимаю, отчего вы тревожитесь. Но в Бялой Гуре теперь не осталось мест, где можно укрыться от опасности. Я скажу вам честно, Стефан: будь Юлия моей дочерью, мне было бы покойнее знать, что она здесь, при мне…

День после битвы был тих. Обе «клятые машины» – и та, что привела рота Яворской, и та, которую отбил Стацинский, – стояли горделиво на Малой площади, и около них крутились дети.

Кроме орудия и обоза с припасами, вдова привезла в столицу самое важное – новости.

В Казинку пришли всего три корабля, но и трем удалось втянуть остландцев в битву за побережье. В конце концов потопили все три, но те успели подойти близко к берегу, и теперь солдаты Казинского гарнизона вместе с подкреплением целыми днями перестреливались с теми, кто успел высадиться и засесть в прибрежных кустах.

В итоге остландцы поняли, что их обхитрили и «флорийский флот», о котором давно ходили слухи среди бунтовщиков – доносимые шпиками до нужного уха, – не более чем приманка. Но было поздно, из опасения перед высадкой в Казинке с самого начала войны был усилен гарнизон, да еще части переброшены после извещения о кораблях. Все те, кто пытался высадиться и был схвачен, охотно и в один голос твердили о задержанном бурей подкреплении, – а тем временем командант Белта, осыпанный цветами в Планине, въезжал в страну и объединял вокруг себя багады.

– В печальном положении оказались остландцы, – подытожила Яворская, откладывая кисет с курительной травой. Кисет был совсем новым, и Стефан отчего-то был уверен, что зеленеющий весенний клен на нем вышила Юлия. – Цесарь терпит поражение на всех фронтах, если верить тому, что долетало до меня по пути. Только в Чеговине они немного продвинулись. Но цесарь пытался отправить войско в Драгокраину, и ваши родственники разбили их наголову.

Да и в Чеговине Лотарь оказался внезапно без поддержки союзника, и, значит, его победы могут в любой момент обернуться поражением…

Как же странно могут завертываться наши судьбы. Еще несколько месяцев назад Держава казалась монолитной, незыблемой. Огромная страна за огромной Стеной.

Теперь же, стоило за эту Стену выйти…

Лотарь, верно, жалеет, что не послушал советника… Но если и жалеет, то глубоко втайне, запретив в своем присутствии даже упоминать имя бунтовщика.

Ему бы следовало ненавидеть Лотаря – после разрушенного города, картечницы и мальчишек с оторванными конечностями. Как ненавидели тут все остальные, с упоением слагая на баррикадах скабрезные стишки про остландского цесаря. Но Стефан никак не мог забыть сон с окровавленным тронным залом. И не мог отогнать мысль – теперь, когда у Донаты есть поддержка Драгокраины, не захочется ли ей самой стать цесариной?

Остландские власти нельзя было упрекнуть в недостатке воображения. До Швянта газеты больше не доходили, но люди Вдовы привезли с собой несколько «почтовых листков», изданных специально по случаю восстания. Кажется, сбежавшие из города солдаты успели достигнуть Остланда. В газете публиковали леденящий душу рассказ о захвате Швянта, о том, как вчерашний цесарский советник, охваченный кровавым безумием, прокладывал себе дорогу, не щадя ни женщин, ни детей. Как дико хохотал, добивая упавших, и ему вторили другие повстанцы… Как облизывал кровь с губ – и ведь здесь не наврали.

И уже писали о том, что два восстания связаны, что о воспрянувших Деневерах ходят странные слухи, что династию их издавна преследует болезнь и недуг этот перекинулся на князя Белту, так невовремя покинувшего Державу. А возможно, что болезнь уже спала в крови у князя и этим объяснялись его проступки, из-за которых цесарю пришлось отдалить его от себя. И те, кто удивлялся такой размолвке с милым другом, теперь могли только дивиться прозорливости его величества…

Но в том, что две заразы сообщились, никто уже не сомневался.

– Это плохо, – озабоченно сказал Корда. – Они хотят представить наше восстание как болезнь, как одержимость…

– Что же удивительного. Для Державы любое народное недовольство – это болезнь…

– Да, – кивнул Стан, – но это хуже. Это проклятие. Теперь, что бы они с нами ни сделали…

– Они сделают это в любом случае. Нам не простят того, что мы заняли столицу у них за спиной. А если они будут уверены, что здесь засели вампиры, что ж… – Стефан усмехнулся. – Больше станут бояться.

О цесарине сведения были довольно скудны. Писали только, что ее величество усердно молится о своем пропавшем брате и о Драгокраине. Стефан надеялся, что за этими строчками не таится ничего другого.

Стыдно было себе признаваться, насколько его тянет в шпиталь, и Стефан нарочно не позволял себе думать о Юлии. О том, чтобы приготовить покои для Вдовы, расселить слуг и расквартировать роту, позаботились Стан с домоуправителем. Последний доложил проснувшемуся хозяину, что «ее светлость княгиню-матушку приняли по всем правилам». Однако, едва приехав, Юлия спустилась в шпиталь.