Твоя капля крови

– А раз был с ним, так помалкивал бы. Тьфу на вас. Так про князя…

– Сожрет тебя твой князь с потрохами.

– Да на кой ему потроха-то, он кровь выпьет, да и все…

– Ах ты, вот ведь твари!

– Тьфу, тьфу, чур меня! Тьфу, заткнитесь все! Это ж упырьи шпионы, донесут!

Стефан не дослушал. Мыши метнулись прочь.

Те, кто говорил это, в один прекрасный день могли прийти за ним с вилами. Потому что – как и сам Стефан в глубине души – они понимали, что голод вампира не различает чужих и своих.

Но вот от Бойко он не ожидал. От несчастного умирающего Бойко – хотя и говорилось, что в лазарет его уложили «просто отдохнуть» и что со дня на день он встанет на ноги.

Судьба оказалась зла. Вместо того чтобы красиво погибнуть от пули или сабли, поэт выкашливал остатки легких в закутке шпиталя. Скучать ему не давали студенты, без устали дежурящие у изголовья, – и отдыхать тоже.

Когда Стефан пришел его навестить, Бойко турнул двух охранявших его мальчишек. Он уже напоминал положенного в гроб покойника. Не только заострившимся профилем и восковым цветом лица, но и странной отрешенной безмятежностью.

В обычное время вешниц, наверное, нашел бы, как ему помочь. Но сейчас у пана Ольховского не осталось сил, а его помощники были слишком неопытны.

– Князь, – просипел поэт, – так неловко. Мне бы следовало сложить про вас балладу, но, боюсь, не успею…

– Матушка с вами, Рудольф. Отдохнете пару дней, встанете, тогда и сложите. Или эпиграмм про нас понапишете.

– Не надо, князь. Вы знаете о смерти лучше всех нас…

Стефан сперва и не понял.

– Потому я ничего и не написал. Баллада была бы… в духе ранних дражанцев. Как повесть о господаре Михале…

– У вас, кажется, жар, – осторожно сказал Стефан.

Бойко устало рассмеялся.

– От меня никто не узнает. Разве могу я… – Он закашлялся. – Разве хоть кто-то мог бы вас упрекнуть? Без вас… разве мы бы освободили княжество… Каждый… – Еще один приступ. Стефану придерживал беднягу за плечи, пока он не откинулся в изнеможении на подушки. – Каждый из нас, не колеблясь, отдал бы всю свою кровь… Но мы, поэты… мы только собираем легенды. Бояться надо тех, кто их рассказывает…

Он долго лежал молча, и Стефан тихонько встал, чтобы уйти и не потревожить. Но услышал скрипучее:

– Так… жаль, князь. Вы боролись за мир в Бялой Гуре… но вы никогда не сможете жить в мире.

Стефан так и не понял, было ли это проклятием умирающего, пророчеством или просто одной из удачных фраз Бойко. Поэт отошел той же ночью, тихо и без помпы – чего никто от Бойко не ожидал. На похороны – в кои-то веки не в парке, а на кладбище – явился весь Швянт вместе с легионерами. Студенты плакали, били себя в грудь и клялись отомстить. Стефан смотрел на все это из глубины кареты вместе с печально сосредоточенной Юлией, и ему было на удивление горько. А ведь недавно еще хотел вызвать на дуэль…

Удивительно, как все меняется, если пропитаешься с человеком одной и той же пороховой гарью.

«Если они так убиваются по Бойко, что будет, когда ты их оставишь?»

Как же хорошо, что у него теперь был Марек.

Палац Белта недолго оставался пустым. Брат назвал туда своих друзей-легионеров, и теперь дом больше всего напоминал бивуак. Беседы тут велись на смеси флорийского, чезарского и белогорского – хотя в последнем гостей больше всего привлекали ругательства. За ужином стены палаца оглушали многоголосые споры. Стефан тоже в них участвовал – и всякий раз безотчетно искал среди присутствующих знакомое лицо со щегольскими усами и чезарскими стеклами.

«Интересно, ищет ли так же Лотарь его самого за столом Совета – пока не спохватывается?»

– А что, Флория действительно рассчитывает победить Остланд?

Отвечали ему наперебой:

– Конечно, рассчитывает!

– Нашему королю это по зубам!

Рослый и вечно голодный капитан Дюран сказал:

– Победить, возможно, и нет. Но у нашего короля другая цель. Его беспокоило продвижение Державы за Ледено – а со всем этим оно теперь невозможно. А идти за Стену лично я считаю безумием…

На капитана тут же накинулись соотечественники, утверждая, что они-то отправятся и за Стену, и дальше. Стефан незаметно ушел – еще не хватало вопросов, отчего это князь ничего не ест.

Другим вечером он увел будущего свояка с собой на прогулку. Совестно было представлять гостю дымящиеся руины, и хорошо, что ночь скрыла неприглядное, а факелы патрулей и огни во вновь открывшихся трактирах хоть как-то ее расцветили. Андреа оглядывал развалины деловым взглядом, будто уже прикидывал, сколько придется потратить на восстановление. Он курил такую же дикую смесь южных трав, как Корда. Он не скупился на комплименты Мареку: мол, в жизни не видел другого такого полководца. Но ведь при его жизни Чезария почти не воевала, если не считать привычные счеты между городами…

Стефан слушал жадно: о том, как армия совершенно неожиданно – и почти беспрепятственно – вошла в Бялу Гуру через Драгокраину, как триумфально шествовала по стране («за исключением нескольких маленьких неудач, недостойных даже упоминания, фрателлоне»). Андреа с самого начала величал его не по титулу, а «старшим братом», как принято в чезарских семьях.