Твоя капля крови

«Да и пес с тобой», – устало думал Стефан. Корда прав – лучше уж такие братья, чем его собственные родственники с могильным богатством.

– Я доверяю вам брата, – сказал он. – Брата, который, возможно, в будущем станет лучшим князем для Бялой Гуры, чем я сейчас. Сейчас война, и никто из нас не вечен. Будете ли вы с Мареком, если меня с ним не будет?

«Вы – и чезарские золотые?»

Вместо ответа Андреа раскрыл ладонь и показал Стефану только что заживший порез.

– Мы с Мареком побратались после того, как взяли первый город. Вы, наверное, думаете, что это ребячество, фрателлоне, так делают только в детстве. Но мы хотели быть братьями не только на бумаге и в храме, но и по крови. У нас в Чезарии не принято оставлять семью.

Стефан хмыкнул. И здесь все упирается в кровь. Но теперь Марек не будет один…

И погребальных диадем не понадобится.

«Как ты там сказал? Хватит денег, чтобы скупить весь Швянт вместе с льетенантом?»

Корда за плечом уважительно молчал.

С приходом легионов город ожил. Завязалась торговля в уцелевших лавках, вновь пооткрывали двери трактиры. Те, кто сперва был недоволен, что Марек-де привел на свою землю чужую армию, то и дело узнавали в легионерах бежавших когда-то за границу друзей или родственников и скоро об «иноземцах» ворчать перестали.

«Может быть, Марек, – про себя ответил Стефан покойному Бойко. – Может быть, Марек и станет тем, кто “вновь заведет часы после нас”».

Несчастного Самборского решено было обменять на генерала Керера, который, кажется, прочел уже все книги из Стефановой библиотеки. Город постепенно привыкал к тишине, и, хоть все понимали, что тишина эта временная и скоро загрохочет пуще, пока на улицах снова расцветали фонари, и с балконов гостиных, где принимали нарядных «флорийцев», снова полилась музыка. Стефан один страдал оттого, что был голоден, – он и не заметил, как избаловался за этот месяц, как привык глотать чужую кровь, – и теперь ему нужно было куда больше. Шпионов, смутьянов и отставших от отряда ало-черных, которых он с милицией вылавливал по улицам, уже не хватало. Он перестал спускаться в шпиталь, чтобы под глупым предлогом повидать Юлию. Боялся, что не вынесет вида крови.

Как-то днем он свалился мертвым сном, несмотря на эликсир, и снова пришел сон, который он уже видел в Остланде.

Окна палаца Белта уютно светятся, свет пятнами расплывается по воде в пруду. Ветра нет, и деревья застыли в спокойствии и сгустившихся красках летнего вечера. Окна горят так ярко потому, что в доме званый вечер; вместе с сумерками сад заливают звуки клавесина. Верно, вечер уже начался, а он опаздывает, отец будет сердиться, а Кшися Марецкая надуется и демонстративно целый вечер протанцует с Мареком… Он взбежал на крыльцо, бросил плащ и шляпу слуге и прокрался в зал, на всякий случай приняв виноватый вид.

Вот только зал странный: куда-то подевались все зеркала, и публика совсем не та, что обычно принимали Белта. От странно молодящихся вальсирующих идет запах земли и тлена. Но кто-то дает ему бокал, и Стефан обо всем забывает – настолько он, оказывается, хотел пить…

Наяву пить было нечего. На окне стоял поставленный слугами графин с водой, и Стефан опустошил его – но, конечно же, ему не полегчало. Он встал и метался по комнате, пока не нащупал на столе мешочек с подарком от Донаты. Вытащил рубин, вгляделся. Стало чуть легче. Вспомнилась такая же капелька на белоснежной груди цесарины, ее мальчишеский наряд и лукавая улыбка.

…И что случилось бы, в конце концов, женись он на Донате? Был бы крепкий союз двух держав. Даже при худшем исходе, если королю Флории вздумается кроить заново завоеванные территории, Бяла Гура и Драгокраина вместе окажутся ему не по зубам. Иначе, пусти он Марека властвовать, откуда знать, что брат выстоит перед натиском флорийских друзей и чезарских родственников? Марек хорош воевать, но не править, а их положение сейчас слишком ненадежно… Что сказал Бойко? «Каждый отдал бы свою кровь…» Так неужели не отдадут, ради такого дела – ради свободы? И много ли он просит?

Стефан не сразу понял, что в дверь стучатся. Открыл, по-прежнему сжимая рубин в ладони.

– Что? – спросил хрипло.

На пороге стоял пан Ольховский.

– Все хотел у тебя спросить, Стефко… – начал он.